Взгляд ее скользнул выше, немой вопль едва слетел с губ. Над ним стоял стюарт. Сначала он показался ей деревянной куклой, типа Петрушки, Арлекина или Пьеро — марионетка. Даже одет он был соответственно, лицо, очень похожее на лцо ее спутника, было вырезано из дерева. Она сморгнула и увидела нормального стюарта, за исключением того, что это был будто бы брат близнец Его, к слову, добрый брат-близнец. Глаза так и лучились доброй иронией, пусть и имели выражение крайне напряженное. Стюарт с ненавистью смотрел на затылок ее спутника.
Тут я почувствовала, как тело ее начинает расползаться. Я вдруг смогла двигаться, обрела собственные мысли, чувства, вместо ахлестнувших меня ЕЕ чувств. Странно, в какой момент я вдруг забыла, что есть еще и я. Сколько вообще ужасного произошло из-за того, что я так увлеклась ЕЮ.
Как только жуткое жжение по всему телу кончилось, я сделала резкое движение, чтобы придушить этого подонка, который все еще тревожно смотрел на меня. Но заметила улыбочку Виктора, оглянулась и увидела, что вокруг все из фанеры и картона. В ее шкуре все выглядело натуральным, а сейчас… это просто плохо выполненные декорации. Это поразило меня и я удержалась, от ненужных действий.
— Да, что происходит? — он схватил меня за плечи. Он был реальный, но какой-то инородный, из другого материала. Меня передернуло, ощущения были не из лучших. Я не отвечала. Он рукой повернул мою голову, и заглянул в глаза. Прикоснулся губами ко лбу, чтобы измерить температуру.
— Будете пить? — вступил в игру Виктор.
Он резко обернулся.
— Да… То есть нет. У вас нет уксуса? Мой жене совсем плохо, у нее жар.
— Нет, уксуса нет, — отвечал Виктор.
— Тогда лед. Дайте льда!
— Хорошо.
Виктор замялся, видно было, что ему нужно что-то сделать, но он не может решиться.
— Что вы копаетесь? — вскричал он.
— Сейчас-сейчас.
— Подожди, милая, — он снова повернулся ко мне. Сзади Виктор с размаху всадил ему в череп нож для колки льда. Я зажмурилась и момент удара пропустила, я ожидала почувствовать на лице теплые капли крови и упасть в обморок. Я ждала хоть что-то услышать, хотя знала, что Он скорее всего умрет беззвучно. Но все мои ожидания имели общее с жизнью реальной, а в месте, где мы были действовали другие законы.
Меня обдало холодом. От удивления я раскрыла глаза, передо мной на грубо сбитом из фанеры стуле таяли осколки льда.
Виктор смотрел на это и сам, кажется, готов был упасть в обморок. Он отбросил нож в сторону.
— Виктор, — я бросилась у нему, он обнля меня и прижал к себе.
— Сегодня я точно начал седеть, — пытлся шутить он.
— Что происходит? — спросила я.
— Много чего происходит, — таинственно ответил Виктор и крепче прижал меня к себе, словно пытался защитить.
— Вы с ума сошли что ли все?! — радался неподалеку гневный голос, в котором я не сразу узнала Серцета.
— Вы с ума сошли?! Я еще раз вас всех настоятельно спрашиваю, — кричал он. Я боялась обернуться, но меня смутила фраза: "вас всех", кроме Виктора и меня никого больше быть не должно. Любопытство взяло верх, я выглянула из-за плеча Виктора, за нами никого не было, но слева будто бы стояли какие-то фигуры, я не могла их хорошо разглядеть.
Вывернувшись в руках Виктора, который вцепился в меня и не хотел отпускать, я отклонилась и посмотрела на тех, кто стоял рядом с нами.
Ван Чех собственной персоной, бледный, больной, но живой. Пограничный двойник рядом еле держался на ногах, опираясь на ван Чеха и… я долго не могла узнать даму, что стояла рядом. Она чувствовала, что я пытаюсь ее разглядеть и наклонилась слегка вперед, мягко улыбнулась и подмигнула. Это была Пенелопа. Мужчинам тяжело было стоять, оба были забинтованы, кое-где проглядывала кровь.
— Что происходит?! За каким ражном вы вперлись в мой роман?! — бесновался Серцет. Он не мог почему-то к нам подойти, потому бесновался издалека.
— За что вы хотели убить доктора? — спросила я.
Виктор дернул меня, как одергивают детей или мужей, но я только несильно ответила ему локотком в живот, чтобы не мешал.
— За то, что! — высокомерно ответил бывший бухгалтер, — как он обращался с нами? Издевался, постоянно шутил над нами, больными. И еще он убил Пенелопу.
— А мы разве были знакомы? — мягко убивилась Пенелопа.
— Нет. Но я следил за вами, я был знаком с вашим мужем. Я любил вас сильней, чем все эти дурачки, а он убил вас.
— Но я жива, — улыбнулась Пенелопа, — не важно где и как, но я жива. Я и не умерла бы до конца. Кто проник в пограничье — никогда не умрет. Жаль я не могла сказать об этом ни вам, ни Октео, ни моему мужу.
Где же вы все-таки видели меня и как проникли сюда?
— Я видел вас, однажды, на корпоративе, когда вы приходили с мужем. Я тогда не походил к вам, вы не заметили бы меня. Я был дружен с вашим мужем и до того. Когда же я увидел вас, то полюбил, и потом узнал от мужа о вашем сумасшествии и о смерти. Я сразу понял, что он вас убил, — кричал Серцет, показывая пальцем на ван Чеха, — тогда я притворился больным. Я стал много читать книг, чтобы притвориться больным. И проник в больницу.
— Если ты псих, то и притворяться не следовало, — хмыкнул Виктор. Я посмотрела на него. Если бы он не держал меня, то, наверняка, уже душил бы Серцета. Бухгалтер метнул в Виктора ненавидящий взгляд и продолжил:
— Я нашел ваши записи. Фантазия с литературой была придумана случайно, но, как я угадал. И когда милая девочка стала предлагать мне написать роман, я для приличия поломался и начал писать. Фобия моя возникла и была, лишь от того, что я боялся, что не выйдет. Но вышло.
Я не мог уйти в пограничье, но благодаря тетради, я нашел и картину, и ключ к ней.
— Как вы нашли тетрадь? — голос ван Чеха был слабый, но гулкий.
— Рылся в ваших вещах, а потом вы как-то забыли ее на столе, мне хватило ночи, чтобы прочитать ее.
— А про картину как догадались? — спросила я.
— Я был наслышан о больном, который рисовал картины, и больные, действительно больные, те, кто был уже наполовину в пограничье рассказывали о том, что за ним пришли из картины. Я видел картину у Аглаи, я сомневался. Но реакция ее мне все объяснила, она очень боялась, что я смогу войти в картину.
— Вы — безумец! — тихо сказала Пенелопа, — С самого начала были безумцем, но надо сказать, очень изворотливым.
Серцет побледнел.
— Но я… я… я же…
— Октео не был ни в чем виноват. У моей смерти иные причины, и если бы вы хорошо и внимательно читали, вы бы это поняли, — спокойно и напевно говорила Пенелопа.
Серцет из перепуганного вдруг превратился в разъяренного. Он начал увеличиваться в размерах.
