Серцет из перепуганного вдруг превратился в разъяренного. Он начал увеличиваться в размерах.
— Почему все, что здесь есть злого, всегда такое огромное? — задался вопросом ван Чех.
— Надо уходить, Октео, — тревожно проговорила Пенелопа.
— А смысл? Он прикончит его и прикончит меня, — философски сказал ван Чех.
— Ну, это мы посмотрим, — высокомерно заметила Британия, появившаяся из ниоткуда. Она постоянно двоилась и дрожала. Ван Чех посмотрел на нее с удивлением, Пенелопа ласково улыбнулась и принялась ее разглядывать.
— Ох, девочки, а вы откуда? Почему не по палатам? — с легкой издевкой спросил ван Чех, с интересом рассматривая, как появляются изниоткуда Аглая и Маус.
— Уходите все, — прорычал Серцет, — Я нихочу никому вреда, просто оставьте мне доктора, чтобы я мог прикончить его. Как он прикончил ее. Черт с вами, Пенелопа, не хотите, чтобы я любил вас, катитесь к дьяволу. Но Он убил вас, знал, что будет если убьет Кукбару, и все равно убил.
— Успокойтесь, Серцет, — просила мягко Пенелопа.
— Катитесь к черту! — прорычал он.
— Не хамите, — окончательно озлобился ван Чех. Я никогда не видела доктора злым. Раздраженным, уставшим, даже плачущим, но не злым. Тут же я поняла, что никогда не видела его очень пьяным. Злой ван Чех ничем не отличался от обычного, но глаза его вдруг стали синими, атмосфера почти за искрилась вокруг него.
— Отдай мне двойника!
— Ага, прям сейчас, — усмехнулся ван Чех.
Серцет взвыл. Он не мог подойти к нам. Но уже вполне мог дотянуться до нас и прихлопнуть доктора.
— Я старался, я воссоздавал вас. Я развил свои способности до максимума, чтобы отомстить. Я хочу вас убить!
Маус и Аглая вдруг сорвались со своих мест.
— Его спасать надо! — вдруг одномвременно крикнули ван Чех и Британия. Ван Чех бережно передал двойника Виктору и морщась побрел куда-то.
— Мне-то, что делать?! — растерялась я.
— Стой и смотри! — цыкнула на меня Пенелопа, но мягко так.
— Да что ж происходит-то! — воскликнула я и подхватила доктора за руку. — Обопритесь на меня.
— О, спасибо, милая, — ван Чех улыбнулся мне, — Нам надо поскорее уйти. Бедняга, Серцет. Я уже ничем не могу ему помочь.
— Он безнадежен?
— Он немного глуп. Не понимает тонких вещей.
— Давай, — крикнул кто-то сзади.
Я обернулась.
Маус и Аглая стояли возле ступни Серцета, они казались маленькими букашками. Я видела, как Маус размахнулась и что-то опустила на ногу Серцета. Подул сильный ветер. Серцет закричал. Его стало клонить назад, как будто отталкивало что-то. Он быстро стал уменьшаться. Когда он уменьшился до половины, то вдруг начал подниматься в воздух. Аглая и Британия прыгнули на него, чтобы не упустить.
— Разобьется, если улетит, — начала кричать Маус.
— Я ему разобьюсь, — откомментировал ван Чех, — соскребай его потом со стенок.
Наконец, Серцет стал нормального роста.
— Уйдите… — тихо сказал он, — Уйдите все!
Девушки отошли от него на несколько шагов.
— Я ничтожество, — тихо сказал он сам себе, обняв голову руками.
— Идем отсюда, — немного брезгливо сказал ван Чех, но я стояла, как вкопанная. Виктор куда-то пропал, Пенелопа стояла сзади нас, ее внимание тоже было приковано к Серцету. Его было жаль. Закрыв голову руками, он тихо плакал, как потерявшийся малыш, отчаявшийся найти выход.
Аглая острожно приблизилась к нему и положила руку на плечо.
— Уйди, — резко оборвал Серцет.
Алгая отняла руку и присела за ним спиною к спине. Все присутствующие тихо наблюдали, я даже дышать старалась, как можно тише.
Сначала они касались друг друга едва-едва. Серцет был до того силен и расстроен, что безысходность его исходила от него серыми, липкими волнами.
Аглая была спокойна, волны Серцета обходили ее стороной, хотя всех нас опутали давно. Вокруг нее образовалось какое-то поле, пространство, оазис спокойствия, который расширялся медленно, но верно, разгоняя волны серого отчаяния. Она не испытывала жалости, это выглядело бы как-то по-другому.
Очень странно и жутко было видеть эти эмоции, но так как роман был разрушен пограничье Серцет мог заполнить только своим чувством безысходности.
Через некоторое время я заметила, что Серцет оперся на Аглаю, а она спокойно предоставила ему такую возможность. Он держал спину прямее, а ее поле серьезно расширилось и будто бы даже стало светиться.
Спустя несколько минут, они уже касались головами. Слезы Серцета стекали по щекам скорее по инерции, он уже был в ее поле. На губах Аглаи светилась простая маленькая улыбочка, она наблюдала, как светится ее поле. Теперь он действительно светилось и переливалось: холодным розовым и бирюзовым, как мыльный пузырь.
Вдруг я заметила, что вокруг стало темно, и свет исходил именно от поля Аглаи.
Доктор оставил меня, перестал на меня опираться, и отошел к Пенелопе. Я краем глаза заметила, как они стояли обнявшись и улыбались.
— Смотрите, смотрите, — прошелестело по пограничью. Я оглянулась, кроме нас было еще очень много разных людей, даже не людей, а воспомнинаний о людях. Я заметила Пенелопа была какой-то не цветной по сравнению с другими. Все они жадно смотрели на то, что происходило. Пока я оглядывалась по сторонам у Серцета и Аглаи выросли крылья, Они были все так же спиной к спине друг с другом. Лицо Серцта было радостным, он держал Аглаю за руки и улыбался. Крылья были, как у бабочки, нельзя было точно сказать чьи это были крылья ее или его. Огромные, желтые с синим и фиолетовым ободками, с коричневыми пятнами и мелкими красными капельками-горошками.
Они стали подниматься вверх. Строение крыльев предполагало движение только вверх или только вниз.
— Красота, — Виктор подошел ко мне сзади и обнял. Я поежилась в его тепле и улыбнулась.
— Ты где был? Такое зрелище пропустил.
— Надо было спрятать на всякий случай этого Ка.
— Кого?
— Ка. Давай попозже, не отвлекайся.
Серцет и Аглая медленно поднимались вверх.
— Иди, тебе пора, — тихо говорила Пенелопа, отстороняясь от ван Чеха.
Я наблюдала за кружащейся парой, но слушала, что говорят рядом. До ломоты в костях было любопытно.
— Не хочется уходить, — лениво проговорил ван Чех, понимая, что уйти придется в любом случае.
— Вот и иди.
— Долгие проводы лишние слезы. А я сегодня что-то чувствителен.
— Сам знаешь, я не люблю долго прощаться, тем более, что благодаря этому безумцу, я отчасти всегда буду с тобой. По крайней мере раны я залатаю.
— Буду благодарен.
— Октео.
— Ну, а что такого?
