Во-вторых, и наверное, в самых главных сейчас, надо было протащить ангела к его "напоминалке", к рисунку его самого в будущем, как бы он или кто-то там не противился. От этого зависит, напрасно ли мы все это проделали, зря ли страдал и он сам, и Оз со всеми остальными.
Когда я летела сюда, я даже представить не могла, под каким предлогом я могу уговорить ангела провести такой обряд. Он ведь прекрасно знал, чем это может обернуться, и я считала что, он достаточно здравомыслящий небожитель, чтобы послать меня с таким предложением. Я и представить не могла, что он сам такое предложит! Неужели достаточно просто пустить слезы в его присутствии, что уговорить на авантюру? Черт знает что…
Выбраться из палаты до глубокой ночи не представлялось возможным. Потом, когда Заза будет несколько занят, а в коридорах станет пусто… идеально бы было — раннее утро, когда уже никого нет, или еще никто не вернулся. Врачи заняты ранеными, остальные отдыхают. И до обеда все будут спать.
Но до того времени я не выдержала, встала раньше. Никого снаружи не было, если Заза меня все же застукает, совру, что хотела прогуляться до известного места.
Но до палаты ангела, — я видела мельком, пока Заза за руку тащил меня, куда его отнесли, — я добралась без приключений. А вот дальше… с самой дверью пришлось повозиться: они её запечатали на совесть. Главное — что бы Эл от той дряни, что его по наставлению Зазы накачали, отошел! Я не смогу его на себе протащить весь коридор, и уж тем более вместо него не смогу смотреть и вспоминать!
К тому времени, как я сподобилась аккуратно подковырнуть общую матрицу заклинания, — а я колдунья плохая, сразу скажу, — ангел действительно прочухался. Я только заглянула к нему в палату, как он моментально поднял на меня немного одурманенные, словно сползающиеся в кучку глаза. Надо же! Даже в сидячем положении! Отрадно…
О чем я думала, пытаясь им манипулировать? Во что я ввязалась? Как будто меня спросили! Ка-а-а-ак же! Мы — пифии, мы можем только следовать знакам судьбы, у нас практически нет собственной воли. И если мы должны использовать кого-то в своих целях, тут уже не до возгласов совести! Он может и подождать.
— Эл?
— Эдита… что ты здесь делаешь? — выдохнул ангел, одной рукой удерживая себя в сидячем положении, другой — схватился за больную голову, закрыв волосами пол-лица. И бледный, как немочь, губы трясутся. Это я поспешила с выводами, что он уже в норме. На этот раз Заза сдержал свое слово, накачал по самые остроконечные уши! Как бы ангелу потом еще хуже не было, после отката-то.
— Спасаю тебя, — я подошла ближе, как раз вовремя, чтобы не дать ему навернуться вперед. — И всех остальных заодно.
— Ты догадалась…? — он схватился за меня, как за спасательный круг, мне даже стало больно, так сильно он вцепился в меня своими длинными чуткими пальцами.
— Я же пифия! Ты встать можешь? У меня банально не хватит сил тащить тебя на буксире!
— Я попробую…
Он старался, честно, но видимо, в голове у него был полный сюр, потому как его шатало как чахлую березку в урагане. Он хоть и солидно отощал среди всех этих стрессов и переживаний, да еще и от недавних травм не оправился, а тут новые… короче, одни кожа да кости, но почему-то от этого он легче не стал! Или это я такая слабая? Может, врачи правы, и для здоровья полезно иногда в спортзале попотеть?!
— Стой… — прошептал он, едва мы дошли до двери. Стыд и позор! Каких-то два жалких метра! Доминга схватился за гладкий косяк, прислонился к нему лбом, спасая себя от падения вперед или назад. Я же держала его, чтобы он не свалился в сторону.
— Эл, надо идти. Я знаю, что тебе плохо, но надо! Потом будет бесполезно!
— Я знаю… он мне сказал об этом. Но я не могу… я сейчас просто умру! — он закашлялся, его трясло, как под большим напряжением.
Я руками даже через ткань рубашки чувствовала, как горит его тело. Нет, это не просто жар, это опять пробуждается огонь. И это не есть хорошо. Еще одного приступа он точно не выдержит.
— Эл, послушай… тебе надо успокоиться. Сосредоточится… ты помнишь, какой воздух? Вспомни его, и не дай огню опять вырваться. Иначе он тебя сожжет.
— Я знаю… не мешай! Они что-то сделали с моей памятью…
— Блоки?
— Они все равно сломались уже… сейчас это только мешает! — он легонько стукнулся головой о стену. — Мне не столько физически плохо, сколько голова болит… дай мне пару минут, я попробую…
Что он попробует, он не сказал, но тут же свалился на меня парой мешков сахара, больших таких. Похоже, потерял сознание… какого лешего! Но нет, глаза открыты, хотя и зрачок неимоверно расширенный. От чего такое бывает? Я не помню, или даже не знаю.
— Доминга!
И заткнулась, зачаровано наблюдая за метаморфозой его глаз — смотрела, как зрачок покрыл всю темно-оранжевую радужку, словно бы вывернулся наружу, и теперь куда-то мимо меня, — и свала богу! — смотрели два черных провала.
Он с ума сошел! В таком состоянии и взывать ко второй сущности!
Но вот где-то в глубине глаз зажглись светлые точки, постепенно разрастаясь тонкую щелку, быстро пожелтели. Замершие глазные яблоки пару раз дернулись, веки опустились, закрывая натуральные ястребиные глаза… когда через минуту он снова их открыл, они были нормального, красновато-коричневого цвета.
— Ты как? — обеспокоенно спрашиваю, потому как чувствую боком его дрожь, а еще — как быстро холодеют его руки. Сил держать его в вертикальном состоянии уже не оставалось, и где их взять, я опять же не знала, потому как второе дыхание у меня открывалось исключительно на танцах, не в таких ситуациях. В этом случае мне всегда по роли положено театрально потерять сознание, а не активно участвовать в таком ужасе. Я всегда играю роль подготовительной инстанции!
— Плохо, — честно ответил он, но на ногах стал держаться вроде тверже. Косяк, по крайней мере, отпустил. — Идем.
Но едва ли мы прошли половину пути, как, теперь уже нас обоих, оставили силы. Ангел с тихим стоном сполз по стеночке, оттолкнув мое, порядком уже затекшее, плечо — да если честно, я эту руку вообще не чувствовала! Я на ногах устояла, наклонилась вперед, пытаясь отдышаться…
— Вот холера, — ангел опять закашлялся, утер идущую носом кровь, удивленно посмотрел на испачканную ладонь. Он тяжело, взахлеб дышал. — Все, это предел… даже встать не могу.
Я подняла голову, оглядела измученного смеска, и даже искренне пожалела его, но от моей жалости легче не станет ни кому!
— Доминга, надо! Именно сейчас, пока твоя память в таком вздрюченом состоянии, пока рубец еще свежий! Ты должен вспомнить. Знаешь, почему? Потому что я ничего не помню! И никто другой не вспомнит! Ведь на самом деле мы не видели ничего, только его — тебя! Мы не смогли, не выдержали, а ты видел — я это поняла, когда увидела твой рисунок… Он показал тебе, что случилось? Я едва помню обрывки каких-то видений, совсем несвязных. Он показал тебе, как это предотвратить?
