Максим представила, как маленькой Диане было жутко бродить ночью: вой волков и уханье сов, сухой треск сосен под натиском ветра, ледяная луна, рёв шалого медведя. Как она сражённая усталостью влезла в страшную берлогу, как смертельный холод и голод заставляли дрожать, как пар дыхания согревал посиневшие детские ладошки. Какой безумный ужас она пережила!
— Тебе было сильно страшно? — спросила Максим, сидя возле кровати, когда Диану привезли из больницы.
— Нет, я думала, что зайчику в лесу страшнее, чем мне. Я жалела его. Я только сильно-сильно хотела пить.
Максим гладила рукой по длинным русым волосам Дианы, растекающимся до поясницы, пряди переливались в свете огня из камина. Жёлтые блики от огоньков свечей плясали в ночных стёклах окон. Что было бы, если Дианы не стало? Если бы она утонула в болоте, или волки, или забрела так далеко, что не смогли бы найти? Или замёрзла насмерть? Как тогда бы все жили? «Наверное, я бы тоже умерла. Убила себя», — так решила двенадцатилетняя Максим. Полоска слезы намочила её щёку, которую она поспешила убрать, отерев тыльной стороной ладони.
— Я тебя буду оберегать, — тихим голосом поклялась Максим своей сестре. — Пока ты маленькая, я всегда буду рядом с тобой.
2
Диана перестала играть на скрипке. Максим облегчённо вздохнула: наконец-то успокоилась. Белоснежная ладонь макнула перо в чернильницу, начала старательно выводить строки:
«Чужая смерть — интересна. Тем более если эта смерть врага. Ещё не разобралась полностью с чувствами, но нет никакой трагедии на сердце. И нет никаких терзаний и душестраданий. Я не мучилась и не ужасалась содеянным, а есть лишь упоение, восторг. Я спала могильным сном. Подушка мягкая, нежный шёлк одеяла, как всегда, обнимал меня. Я люблю маму и Диану. И новое утро до безумия прекрасно.
Кто говорит, что месть не исправит тоску — плюньте тому в лицо. Мы отомстили — отомстили этому грязному миру, хоть на йоту очистив его, смыли немного грязи. Дорога в рай выложена камнями ада, или по-другому — благими намерениями вымощена дорога в ад. Но никто не сказал!.. Нашего рая, нашими намерениями, для вашего ада!
Тот ад, в котором будешь ты, — мой рай! /Гюго/
И наше счастье — только бесконечное движение к безграничным знаниям!»
С новой силой врезалось в уши звуки скрипки. Казалось, под таким невероятным натиском искажённого звука усилителя стены сейчас рухнут. И покои бога вместе с ним грохнутся с небес.
— Вот коза, да что она пилит всем мозг не переставая? — Максим воткнула перо в чернильницу, крохотная фиолетовая клякса плюхнулась на лист дневника. Тень из окна скользнула по статуэтке с красной розой и белой лилией.
Макс влетела в комнату сестры, собираясь дать нагоняй, остановилась от изумления, позабыв опустить ручку двери, сильно наморщив нос. Диана сидела на стуле по центру комнаты, задрала лицо к потолку, из закрытых глаз текли слёзы. Она выглядела такой несчастной, что сердце Максим едва не разорвалось от жалости. От скрипки прижатой к шее Дианы извивался кабель к усилителю, визжащий смычок лихорадочно бегал по струнам, напольные колонки-гробы взрывали не только нервы гостям, посетившим эту комнату, но и слух. Громадные наушники ютились на милой головушке Дианы и спасали её уши.
— Ну, конечно, наверное, ещё и беруши воткнула. — Максим покачала головой. — Вот козюля. От этого ужаса новое цунами вызовет новый мировой потоп.
Чтобы не напугать увлечённую сестру, Максим прошла на цыпочках к усилителю и отключила звук. Диана продолжала играть, ничего не замечая вокруг, горячие капли пота выступали на её лбу. Что за та́инство здесь происходит? Максим осторожно дотронулась худенького плеча сестры, хрупкость которого скрывала белая маечка с красными сердечками. Вскрикнув, Диана соскочила со стула и упала на колени, страх в широко раскрытых глазах бегал по стенам и потолку, выискивал, и не видел, не находил. Бледное лицо тряслось, мелкие капли пота под носом образовали целый полк, блестели от света ночника, видно, оставшегося гореть ещё с ночи. Диана судорожно смахнула испарину ладонью, перевернулась на спину и, придавив скрипку к груди, вжалась плечами к стене под компьютерным столом. Затихла.
Стрекоза влетела в окно, жужжа крылышками, зареяла над смычком лежащем на стуле, через секунду села. Не рано ли быть стрекозам? Максим вспомнила, что вчера тоже видела стрекозу на пляже. Чёрт с ней. Не до этого сейчас. Что с Дианой? Максим подползла к сестрёнке.
— Что с тобой, детка? — Она тронула дрожащую ладошку Дианы. Сестра вздрогнула, одёрнула руку.
— Ничего.
— Вот это всё ты называешь ничего? — возразила Макс и обвела глазами комнату, улыбкой и мягким тоном она старалась успокоить сестру. — Твои подозрительные очи меня в шпиона превращают. Смотришь как на врага народа.
Диана попробовала улыбнуться, рот растянулся, искривился, и губы вновь сжались, испуг постепенно стихал в её широко раскрытых глазах, лицо преображал пылающий медный оттенок. Ещё пока с сомнением, она выглянула из-под крышки стола и несмело, всё же, натянула губы в улыбке.
— Выходи из подполья и рассказывай, что приключилось? — Максим взяла сестру за руку. — Что так ужасно тебя напугало? И почему ты плакала?
— Говорю, ничего, — уверила Диана, вытянула пальцы из сжатой ладони Максим, в голосе и на лице не осталось и тени обеспокоенности, хотя в движениях присутствовала робость, какая-то мучимая зажатость. — И не плакала я, это эмоции перед музыкой, — более бравым голосом оправдалась Диана. В её руках появился смычок, опустившись на стул, она прижала скрипку щекой и, в готовности спустить на бренный мир новую мощь собственных музыкальных измышлений, замерла, не сводя глаз, запрашивающих у Максим: «Будет ли возвращена на место ручка громкости на усилителе?»
— Пусть твои эмоции плачут над менее морящей музыкой. Довела себя. Тот ад, который ты исполняла, мог радовать только дьявола в преисподней в компании обколотых демонов и бесов. И вообще, ты кушала? Пошли, мама давно приготовила завтрак.
— Макусичка, я сейчас спущусь. — Диана расплылась в улыбке и часто быстро похлопала ресницами, заставляя сестру умилиться.
— Вот сколько раз тебе говорить — не называй меня так, никогда. — Макс передразнила улыбку Дианы: выпятила губы и растянула уголки рта. — Дурында, милая. Давай, я тебя жду. Без тебя есть не буду. Поскорее добей смычком своих ангелов и приходи. А лучше дай им сразу верёвку с петлёй. И, пожалуйста, чуть потише, если ты нас хоть чуточку любишь.
Максим тихо прикрыла дверь и прислушалась. Слышно, как Диана прошлёпала пятками по полу, чем-то громко щёлкнула, что-то сдвинула, тяжёлое, будь то шифоньер, и притихла.
«Кажется, больше не собирается играть. Нужно позвонить Жеке».
3
Потап сходил к бассейнам, где разводил осетров, проверил насосы и фильтры, подложил немного корма в автокормушку. У Демьяна, который ему помогал в его увлечении, был выходной. Дальше за садом он видел суетившихся рабочих в его теплицах и оранжерее, зачем-то развёдших костёр. Подходить — не было желания. Задуваемый дым смешался с тошнотворным запахом и стало ещё невыносимее, возникло ощущение, что перед домом выложили всех мёртвых из кладбища, и осталось лишь добавить костей из катакомб Парижа — для видимости. Ветер донёс далёкий раскат грома. Второй день на горизонте сверкают молнии, а дождя всё равно нет. И не надо. Небо пылало под ярким солнцем — ни облачка. Со стороны соседского дома повеяло вонью выхлопных газов и принеслось жужжание гоночного карта.
— А утро так благоухало, — с отчаянием в голосе сказал Потап. — Обещало жизнь. — Он вспомнил, что окно открыл, когда Анжела вошла к нему на кухню и решил, что утро благоухало вчера, благоволило — не сегодня. А сегодня с утра отовсюду лишь вонь.
Мрачным взглядом Потап осмотрел территорию перед домом. Справа от незакрытых ворот за фонтаном он увидел чёрное пятно, залезшее из цветника на тротуарную плитку. Каких цветов туда насадила Анжела — Потап не помнил, но им ещё долго ждать цветения. По мере приближения зловонный смрад усиливался, рои мух так и кишели в воздухе, будто там, в гуще клумб, произошло кровавое побоище.
