и всего что, последовало за ним, туманила разум настолько, что я не сразу поняла, что рядом с чародейкой, помимо нас четверых, был еще один теплокровный.
Эльф подошел ко мне и присел на корточки, разглядывая лицо.
Запоздало пришла мысль о том, что это он, наверное, парил в вышине птицей, которой на болотах нечего делать. И благодаря его силам савры, пришедшие нам на помощь, оказались сюрпризом для всех, и в первую очередь — для наших противников.
— Своевременное прибытие, — говорить из-за стянутого ожогом уголка рта выходило не слишком внятно.
Милатиэль лишь коротко кивнул. Сорвал со своего запястье небольшой деревянный амулет в виде листа, разломал на две части и вытащил тонкую почти прозрачную пластину. Сжал в ладони, что-то проговорив не на эльфийском наречии, и протянул мне светящееся нечто, казавшееся похожим на крохотный узкий листик.
— Съешь. Это придаст сил. Боюсь, нам нужно вернуться в город как можно быстрее.
Огонь молчал. Впрочем, кажется, пламя в принципе не думало откликаться на силы фронде.
Я оглянулась. Что-то подсказывало, что эльф прав. Как бы то ни было, этих наемников скоро хватятся, или, возможно — уже хватились, если бывшие с ними колдуны сумели кого-то известить в городе.
Я оглянулась, словно могла найти что-то, подтверждающее или опровергающее передачу такого послания. Увы — ничего. Савры обирали погибших и ухаживали за теми из своих, кто пострадал в стычке. Арджан же вместе с крупным, покрытым кровью почти с ног до головы, ящером допрашивал кого-то из нападавших. Ответов и вопросов я отсюда не могла расслышать. Попробовала подняться и подойти ближе — и чуть не свалилась из-за ставшими вдруг неожиданно тяжелыми доспехов.
Все это время фронде шептал заклинания, окутывающие зеленой дымкой Дианель, но на меня все же посматривал.
Пришлось после короткого раздумья все же отправить в рот отданный им листик. Поначалу был лишь привкус мяты, но довольно быстро он сменился чем-то холодным и свежим, и усталость начала проходить.
Я потянулась и достала с пояса уже почти опустошенную флягу. Несколько глотков — и можно идти дальше. По крайней мере можно подняться и подойти к саврам, которые, кажется, намерены просто запытать пленника до смерти.
С ожогами разберемся потом.
Долгоживущий вместе с Витором продолжили приводить в чувство чародейку, я же прошла по земле, щедрой политой кровью, стараясь не опираться на правую ногу, бедро которой было разъедено в нескольких местах содержимом бородавок почившей твари, и остановилась около савров.
Один раз, давно, был один парень, набивавшийся ко мне в ученики. Он все пытался узнать, что самое важное в жизни Служителя. Словно так мог как-то увеличить шансы на прикосновение Огня… Хотя кстати Рыцарем Пламени он все же стал. Не Служитель, но тоже неплохо. Давно наши дороги разошлись… Неважно.
Я тогда была намного моложе и в каких только высокопарных речей не вела, хотя на деле ответ-то был простой: нужно уметь терпеть боль. И привыкать к вони и крови.
Немолодой мужчина из нападавших, каким-то чудом еще живой, несмотря на торчащее из живота зазубренное копье, буквально прибившее его к земле, свою боль терпеть не мог. Впрочем, такое, наверное, вытерпеть не удалось бы и мне. Тем более что Арджан, добрая душа, методично ломал ему уже третий палец.
— Не скажу. Убьете. Все равно. Не скажу. Владыка вознаградит меня за преданность.
— Что вы от него хотите? — осведомилась я на языке Пакта, присаживаясь рядом.
Приходилось прилагать усилия чтобы говорить хоть немного четко.
Местный ящер, явно не понявший моего вопроса, прошипел что-то о теплокровных, везде сующих свой нос. Шипеть в ответ я не рисковала, язык савров определенно не был тем, на которым я могла говорить свободно, а ненароком оскорбить на нем сейчас из-за ожога и непривычного произношения было кого-то легче легкого.
— Этот человек громко похвалялся тем, что наша победа здесь ничего не решит, — прорычал раздраженный Арджан. — И что Великий придет все равно, и все наши попытки сохранить Жезл тщетны. Но больше говорить ничего не хочет. Несмотря ни на что.
Арджан согнул палец мужчины под неестественным углом. Послышался нехороший хруст — и с уст раненного сорвались проклятия. Но он тут же замолк, оборвав сам себя.
— Слушай, воин, — я вгляделась в затуманенные болью глаза. — Ты можешь молчать. Можешь терпеть когда тебе будут ломать пальцы, а потом руки и ноги. Можешь откусить себе язык, скажем. Хотя и я, и мой приятель-форде мигом все вернут как было и продлят тои мучения столько, сколько нам захочется, а пара магиков вывернут твои мозги и узнают все, что захотят, так что все твои страдания будут тщетны. Но в целом ты можешь и дальше молчать. Можешь. Но видишь ли в чем дело — когда мы вывернем твои мозги набекрень, насладимся криками, а савры начнут есть твое еще живое тело, ты умрешь. Ты все равно умрешь — и ты это знаешь. Но не знаешь ты того, что будет после смерти. А я знаю.
Я вытащила Знак, чуть заискрившийся в тонких лучах солнца, пробивавшихся через болотную дымку.
— Я знаю что там. И знаю что ты, в жизни не нарушавший клятву своему господину, служивший ему с рождения, и повинный лишь в исполнении приказов, после своей кончины сгниешь здесь, в болоте. А душа твоя, прельстившаяся на лживые речи Сурта, которого ты сейчас защищаешь, будет вечно гореть в черном пламени его клетки без забвения, без прощения и помилования. Для тебя не будет Пути и не будет Круга Новых Рождений. Только черный огонь, который нельзя погасить, и бесконечные мучения, по сравнению с которыми все земные пытки лишь пыль.
— Лжешь, — выплюнул раненный, нет-нет, а бросая взгляд на Знак.
— Увы. Такова моя природа. И моя служба. Я знаю что ждет тебя. Одиночество и вечное горение на черном костре. Но у тебя есть шанс вернуться на Путь. Фитай милостив, воин. Мы можем выпотрошить твой разум и узнать все сами, а ты, после того как с тобой поиграются ящеры, отправишься дорогой всех служителей Сурта. Или ты расскажешь нам то, что мы и так узнаем, и вернешься на Путь. Не знаю насколько будет милостив к тебе властелин смертной дороги Мортис, но все же ты получишь новую жизнь и новый шанс, а не вечность чудовищной боли.
— Лжешь, — уже без былой уверенности отозвался мужчина.
Я улыбнулась. Половина лица была стянута массой запекшейся плоти, и от этой улыбки, кажется, передернулся даже Арджан.
— Ты все еще в этом уверен, — протянула я с разочарованием. — Что ж, значит твоей душе
