И когда эти трое монстров, глухо рыча, двинулись в мою сторону, одна часть меня скончалась в обмороке, вторая застыла истуканом, а что-то вот совсем не мое требовало идти вперед…
И тут ближайшая из жутких собак Ада прорычала:
— Студентка, вернитесь в учебное помещение.
Я изумленно вытаращилась на монстра.
— Ты чего мне глазки строишь? — рыкнул тот. — Назад пошла!
Сверху слетело привидение, покрутило пальцем у виска и сообщило:
— Гости у нас, понимаешь? Хор-р-рошие гости!
— В смысле? — не поняла я.
— В смысле боевые маги империи! — прошипело привидение.
После такого сообщения я поняла, что мне жизненно необходимо вернуться обратно в кабинет, но вопреки этому я почему-то уверенно шагнула вперед, точно зная, что нужно пройти этот коридор, спуститься по лестнице, свернуть налево — и вот там будет самая важная вещь в моей жизни.
Какая вещь — понятия не имею, но важная, и я должна идти.
— Я должна идти, — сообщила я песикам и сделала шаг.
Путь мне мгновенно заступили, после чего один из черных псов потянул носом воздух, обнажил клыки и прорычал:
— Призыв по ауре!
И второй тут же:
— Безопасника сюда нужно.
Привидение умчалось.
Я стояла недолго, просто обошла пса и пошла дальше — пока на моей дороге не вырос камень. Здоровенный такой булыжник — ни пройти ни проехать, но вот насчет обойти вполне себе даже. Я и обошла, а там болото. Большое, от стены до стены, вязкое, но кочки есть. Я с кочки на кочку поперепрыгивала, и болото закончилось.
Почти обрадовалась, да не тут-то было — впереди овраг, да не простой — огненный. Уж я и разбежалась да с разбегу как прыгну… Перепрыгнула!
Остановилась, пошатываясь, и издала громкий стон, когда передо мной возникла гора. Внушительная, суровая гора мышц.
И странное дело: оправляя юбку, поправляя лиф и приглаживая прическу, я думала только об одном — где-то я его уже видела. И глаза эти зеленющие, и губы сжатые, и волосы черные…
— Станислава Григорьева, вы меня узнаете? — вопросила гора.
— Не-е-ет, — протянула, подходя ближе. — А кто ты, гора?
Гора придвинулась ближе, нависла надо мной и проникновенно вопросила:
— Кто тебя зовет?
— Не знаю, — мгновенно ответила я. — А меня зовут? — и начала обходить гору.
— Судя по всему, да, и активно, — хмуро произнесла гора. — Григорьева, куда?
— Мне надо, — пробормотала не задумываясь.
— Куда? — гора вновь выросла у меня на дороге.
— Нужно пройти этот коридор, спуститься по лестнице, свернуть налево — и вот там будет самая важная вещь в моей жизни, — мгновенно ответила я.
Гора придвинулась ближе и коварным шепотом спросила:
— Григорьева, а хочешь малинки?
Я хотела чего-то другого, что и выразила шепотом:
— Клубнички бы…
После чего попыталась вновь обойти гору. И вот незадача — огненную пропасть вмиг перепрыгнула, а гору как-то ни пройти ни проехать, хоть бери и за метлой возвращайся.
— Стася, — вдруг тихо сказала гора, — ты же девственница, так о какой клубничке речь?!
— Что? — не поняла я.
А потом случилась она — клубничка.
Она случилась пикантная, очень страстная и совершенно невероятная. Невероятная настолько, что я, обалдев окончательно, уставилась на большую волосатую ладонь, властно уместившую в себе мою правую грудь. Грудь уместилась, вполне себе даже. Груди сразу стало теплей, приятней и удивительней. А лично мне просто удивительней.
— Это что такое? — поинтересовалась я у рукастой горы.
— Клубничка, — прорычала та.
— Это? — обалдев от вопиющей несправедливости, вопросила я.
Гора передернула плечами и прорычала:
— Главное, что ты больше не рвешься никуда, так что я потерплю.
Потерпит?!
— Потерпишь? — вот точно с теми же интонациями, что пронеслись в моей голове, поинтересовалась бесшумно подошедшая собачка.
— Потерплю, — угрожающе прорычала гора.
— Потерпи, дорогой, потерпи… за-ради университета на какие токмо жертвы не пойдешь, — явно издеваясь, выдала псина.
Гора внушительно рыкнула, и моей груди стало холодно. А она, грудь, ведь только-только согрелась, а с нее взяли и убрали большую волосатую руку… Обидно, холодно и тоскливо, а еще:
— Мне пора, — заявила я, предпринимая попытку обойти гору.
Гора протянула руку — и опять стало тепло, и идти куда-либо расхотелось.
— А ты ей нравишься, — заметила собачка.
— Смешно, да, но мы с тобой после об этом поговорим, — в голосе горы такое явственное обещание грядущих неприятностей прозвучало, что я бы на месте собачки смылась подобру-поздорову.
— Нет, действительно нравишься, — не устрашилась псина Преисподней. — Сам посуди, Владлен Азаэрович, твое прикосновение заглушает зов по ауре, это о многом говорит. Кстати, обнял бы девку, этот четвертьдемон из нее сейчас все силы тянет.
И гора, шагнув ко мне, вдруг оказалась сразу и везде. И тепло так стало, и хорошо, и уютно, и спокойно очень, и, приподнявшись на носочки, я прошептала совершенно искренне:
— Я тебя люблю.
Гора вздрогнула, и мне как-то стало тесно в крепких объятиях.
— Правда? — тихий голос.
— Правда, очень люблю, — созналась я. — Я тебя очень-очень люблю, огромная волосатая гора, потому что ты теплый.
Где-то на периферии сознания отметила, что у собак, когда они ржут, смех такой лающий. Еще отметила, что пара ржущих привидений свалилась со смеху на пол, но мне было все равно.
— Спасибо, — зло сказала гора.
— Не за что, — обнимая ее, ответила я, — правду же сказала.
Гора странно глядела на меня, а затем я услышала от собачки:
— Гости сменили направление осмотра, унеси ведьму.
Моей груди мгновенно стало холодно, а после жарко, потому как меня подняли и к чему-то теплому прижали, а в итоге унесли куда-то размеренным быстрым шагом…
«Ко мне!» — рык раздался где-то внутри моей головы, скрутил, заставил дрожать, ноги зашевелились сами, имитируя ходьбу.
— Он охамел?! — прозвучал надо мной чей-то рычащий голос.
Я не знала, кто охамел, но меня вдруг начало ломать. Сильно. Так, что едва суставы не выворачивало, и, завопив от боли, я пропустила момент, когда гора остановился, затащил куда-то, прижал меня к стене, схватив за подбородок, вздернул мое лицо, чтобы, заглядывая в помутневшие глаза, прохрипеть:
— Григорьева, соберись, слышишь?!
Тьма накрыла в тот миг, когда я попыталась собраться.
Беспросветная, густая, непроницаемая, теплая, обволакивающая тьма.
Я пошатнулась, но почему-то устояла, будто кто-то поддержал.
