Четыре «толстяка» встали на разгрузку почти одновременно, практически синхронно спустили множество сходен и буквально за пару статеров пирсы заполнились ровно марширующей тяжелой пехотой, спешащей освободить место следующей партии воинов и нетерпеливо гудящим единорогам из, казалось, бездонных трюмов.
Первая шеренга уже ступала на набережную, как вдруг все пирсы и деревянный настил набережной разом вспыхнули жарким пламенем, объяв всех, кто успел высадиться. Два стука сердца слышался только гул пламени и лишь спустя эти мгновения, раздался жуткий рев: «А-а-а!!!». Воины с пирса посыпались в воду, первые шеренги рванули на берег и часть везунчиков успела вырваться из огня, отделавшись обгоревшими ногами и лицами. Что касается остальных, то надобность бросаться в воду быстро отпала — подгоревшие балки подломились и доски дружно повалились в море. Воины, успевшие скинуть с себя всю тяжелую амуницию, всплыли и только-только глотнули воздуха, благодаря всех Богов за это счастье — не долго радовались удаче: от погружённых в воду углей море вскипело. Шустрые «счастливчики» сварились заживо.
Конечно, маги не бездействовали. Они опомнились раньше других. Горящие доски посыпались в воду, плотно пришвартованный борта тоже успели заняться пламенем и тогда их быстро погасили Текущие… потом они остужали воду, долго держа структуры, потому что странные угли, пропитанные Силой Земли, грели и грели воду, что немыслимо! А в это время Ревущим приходилось держать «щиты» от невесть откуда взявшихся горшков с алхимическим «гневом Пирения», причем и сама глиняная посуда светилась пробивающим Знаком Силы Огня. Точнее, не невесть откуда — летели с восточной стороны бухты, пущенные то ли баллистами, то ли требушетами. Скорее последними, так как их было много, а кинуть разом такое количество можно было только при помощи большой пращи. Но какова точность! И где эта огромная махина, способная добросить массу тяжелых сосудов через всю бухту? Она должна возвышаться локтей на сто — невозможно спрятать! Потому и не осматривали противоположный берег: оружия, которое могло стрелять на расстояние в три стадия, кроме крупной баллисты, попросту не существовало. А одиночные снаряды, как и дальние магические удары, эскадре с десятками магов на борту — не страшны.
Для одного судна количество переросло в качество — один горшок пробил ослабевшую защиту и «толстяк» вспыхнул. Теперь уж точно негасимым пламенем — «гнев Пирения» жуткое, самое злое из всех известных зажигательных средств. Хвала богам, залп не повторился и спасибо Пирений, что твой «гнев» не зажигает саму воду, а то бы и шлюпки не спустили.
Леон закончил наблюдение, когда военные галеры, после быстрого ответного залпа из своих «скорпионов» в место, откуда вылетели зажигательные снаряды, двинулись к восточному берегу бухты, где стояли десяток небольших «купцов».
— Все парни, можно с четверть поспать — раньше не опомнятся, — сказал, переворачиваясь на спину, — а там и вечер недалеко.
— Это сколько же их полегло-то! — взволновано воскликнул Ермил.
— Сотен пять, не меньше, включая горящего «толстяка», но и не больше, — ответил Леон.
— Да, — согласился Саргил, — вон как споро лодки спустили… жаль, я надеялся половина утонет.
— Зато раненых больше, чем у Тартара дарков! — заметил неунывающий Архип.
— Тоже сотен пять — шесть и у всех всего лишь ожоги, — остудил его бывший гладиатор и несостоявшийся полководец, — их быстро на ноги поднимут.
Пиренгул, а в особенности Рахмангул, и близко к штабу его не подпускали, мотивируя тем, что Леон — месхитинец. Нет, о предательстве не думали, храни от этого Боги, но не доверяли. Положа руку на сердце, он и сам не знал, как поведет себя, если столкнется со «своими». Воевать однозначно станет, другой вопрос — как. Без куража — это точно. Сейчас он благодарил Величайшую, что свела его не с бывшими соотечественниками, а с давними соперниками — галатинцами. Узнал их по символу — льву, который венчал фигуру Гидроса на форштевне. Примерно то же чувство испытывали и бывшие лоосские разведчики, родившиеся в месхитинских селениях, хоть они и «отиренились» гораздо глубже Леона. Опасались, что среди воинов могли оказаться их родственники, такие же крестьянские рекруты, как и они. Вряд ли, конечно, но… Клио[18], бывает, так переплетет нити судеб…
Сложившуюся еще со времен «Великого Похода» четверку диверсантов, отправили в Далор с заданием «взять языка», желательно повыше чином. Теперь они лежали на крыше одного из ближайших к порту домов и поражались точности задумок Руса. То, что случившееся в порту его идея — «спецназовцы» не сомневались, а Леон так знал это наверняка.
— Вот сейчас бы на них всеми силами навалиться! — досадно-мечтательно произнес Ермил.
— А про верховую разведку в городе забыл? — напомнил Саргил, косясь на командира. Тот молчал. — И вон, они уже тяжелую пехоту в три ряда выставляют. Их не опрокинем, а сами в городе многих потеряем. Наездникам скорость нужна, а где тут разгонишься? А стоячий всадник — мертвый всадник, — и снова покосился на Леона.
«Непререкаемый авторитет» не счел нужным встревать в беседу молодежи, но на утверждение Саргила все же согласно моргнул. Ему было некогда, он вспоминал разработку Русчиком оригинальной нагревающей структуры; по науке орденских наставников — для Силы Геи дело совершенно невозможное. Текущие, те да — воду и кипятят, и морозят, Пылающие — само собой, но чтобы Хранящие?!
— Да как ты не можешь понять, Леон! — раздраженно объяснял ему друг. Они сидели на пустыре в овраге, в двух стадиях от стены Эолгула. На дне всегда держалась тень, но почему-то было сухо. — Любое вещество нагревается от колебаний мельчайших частиц, из которых оно и состоит! А ты думаешь, почему?
— Потому что есть тепло, есть холод, — Леон тоже постепенно раздражался, — что больше войдет в материю, такой и станет температуры. Тебе же тоже об этом говорили! Тепло не подвластно Силе Земли, потому и не выходит у тебя ни дарка!
— А, не поймешь ты, — отмахнулся от него упрямец и снова уставился на ладонь, на которой лежал найденный неподалеку камень.
— А зачем вообще позвал! — обиделся старший товарищ.
— Знаешь… сам не знаю, — пожал плечами Русчик, — давно не виделись. Соскучился, что ли. А тут вдруг мысль меня прорезала. Не обижайся, друг.
Ну как на такого обижаться! У Леона потеплело на сердце: «Руку мне вернул, защитил от верной смерти, склонностью к Силе наградил, а я… пусть мается. А может… прости, Величайшая, но порой мне кажется, что он не усыновленный, а родной сын и не Френома, а… твой. Вполне может получиться…». Мысль была прервана возгласом Русчика:
