— Да уж, что-то мы все видим в черном свете сегодня вечером! Придется принимать вещи такими, какие они есть. Спать в собачьей конуре или что-то в этом роде. Но по тому, как ты встревожен, я понимаю, что надо торопиться. Мы же не можем поселиться где-то в удобной гостинице и сидеть ждать, правда? То есть, мы не можем ждать, когда кончится вся эта рождественская суматоха?
— Нет, мы должны прямо поехать к Анне-Марии, как бы не вовремя и не был наш приезд. Мы не можем терять время.
— Ты так уверен, что предостерегающие сигналы относятся к Анне-Марии? — спросила Винга.
— Нет, но она попросила меня о помощи. Правда, всего лишь о лекарстве для каких-то больных детей, но за этим может таиться что-то иное и более опасное. И я должен сделать ставку на нее. Предположить, что это она может нарушить покой Тенгеля Злого.
— Да, возможно, ты и прав. Но если кто-то попытался разбудить его, или всего лишь собирался это сделать, то наиболее естественно было бы предположить, что речь идет о проклятом?
— Но ведь мы решили, что в поколении Анны-Марии, Эскиля и Тулы нет никаких проклятых, — сказал Хейке и притянул Вингу к себе. — Проклятым в их поколении должен был стать тот ребенок, которого ждала Гуннила и которого она потеряла.
— Да. И слава богу! Ведь не все проклятые такие, как ты. Но давай-ка поспи, дружочек. Завтра нам опять предстоит утомительная дорога.
— А не пообедать ли нам сначала хорошенько, как следует? И как насчет стаканчика вина?
— Ну разумеется! Это мы заслужили, старая прилежная парочка!
— Да уж, старая, особенно ты! — рассмеялся Хейке и покрепче обнял ее.
Анна-Мария торопилась домой, к дому Клары. Когда она пробегала мимо дома кузнеца, ее кольнуло какое-то беспокойство. Почему лекарства из Норвегии все еще нет? Неужели дядя Хейке не получил ее письма? Или же ценная посылка пропала где-то по дороге? Каждый день она со страхом ждала возможного известия о том, что в доме Густава кто-то умер, каждый вечер она благодарила Бога за то, что малыши получили еще один день.
Да и что могли сделать для них лекарства? Ведь это именно Хейке вылечил адвоката Менгера и многих других легочных больных. А не она, не знавшая даже, как смешивать и давать лекарства. Что она воображала, и на что надеялась? Она могла лишь вызвать надежды, которые впоследствии также рассыпались бы в прах, и все могло оказаться еще хуже, чем раньше.
Она прошла мимо дома Севеда. Там теперь царило полное взаимопонимание. Анна-Мария опустила глаза на свои варежки и улыбнулась. Солнце вновь осветило этот дом лишь благодаря ее ничего не значащей реплике. И от этой мысли на душе у нее стало легче.
— Господи, — воскликнула Клара, когда она наконец добралась до дома. — Что произошло? У вас глаза так и сверкают!
Анна-Мария схватила тощую Клару за талию и закружила ее по комнате.
— Ох, я не знаю, Клара! Я просто так счастлива сегодня!
— Можно подумать, что хозяин посватался?
Глаза Анны-Марии тут же потемнели.
— Ой, нет, что это тебе пришло в голову? Клара взглянул на нее.
— Нет, эти сияющие глаза меня не проведут. Только мужчина может так зажечь женщину.
— Нет, я… — в замешательстве начала Анна-Мария. — Я просто… радовалась тому, что у Севеда и его жены теперь все хорошо.
— Не пытайтесь меня обмануть! Кто он?
Но Анна-Мария только снова рассмеялась. Она танцевала, кружилась и кружилась по комнате, подняв глаза к потолку и вытянув вперед руки. Она ничего не ответила.
Следующий день в школе выдался очень суматошным. После уроков пришли те, кто должен был принести елку, и Анна-Мария пожертвовала свой длинный красный шелковый шарф, чтобы хвоя выглядела по-рождественски празднично. И пока кто-то вешал пояс на елку, она попыталась еще раз порепетировать с детьми рождественскую пьесу. Бенгт-Эдвард по-прежнему представлял собой большую проблему. Как же сделать так, чтобы он стал посвободнее и поувереннее в себе? Если он сейчас так теряется, что же будет, когда в зале будет полным-полно зрителей?
Если кто-то теперь вообще придет. Когда Анна-Мария видела, насколько жалкой и сырой была вся пьеса вообще, она почти надеялась, что никто не придет.
Да нет, конечно, это было не так. У нее просто были дурные предчувствия.
Все просчеты и недостатки, которые только и могут быть в школьном спектакле, были сейчас налицо. Занавес (пара старых шерстяных одеял) не действовал. Ни один из костюмов не был еще готов, а то, что было, — было просто смешно. Начиная от бумажных корон трех мудрецов и кончая одеянием Иосифа, которое было просто куском старой овчины. Дети не говорили, а пищали, Бенгт-Эдвард двигался, как деревянный, у одного из ангелов постоянно падали крылья, они были похожи на качающуюся люльку… Все это выглядело совершенно безнадежно…
За что она взялась?
Вечером женщины собрались у дома Клары, чтобы отправиться вместе на хутор, где жила Лина Аксельсдаттер. Они пребывали в радостном возбуждении, шутили, и им было так хорошо, что Анна Мария забыла о своем мрачном настроении. Веселая стайка пустилась в путь по скалам.
«Во всяком случае, кое-что мне удалось, — подумала Анна-Мария. — Эти женщины, которые всегда были сами по себе и питались только сплетнями, стали подружками и могут теперь нормально общаться. Они с нетерпением ждут рождественского праздника, они говорят о рецептах и обсуждают, кто что принесет, в чем нести и подавать пироги и хлеб, и кофе, из чего пить и из чего есть. Они стали — как одно целое! И я дала им возможность достичь чего-то большего, нежели каждодневные заботы о хлебе насущном или медовые пироги по случаю какого-то праздника. Им придется показать, на что они способны на самом деле».
Как же здорово бывает иногда играть роль доброй феи! В последнее время женщины поодиночке часто забегали к Анне-Марии и, осторожно спрашивали, нельзя ли им заказать то или другое в лавке. У одной, например, мать во времена ее детства варила такие прекрасные тянучки, она все еще помнит рецепт, и было бы таким сюрпризом угостить на празднике всех тянучками. Правда, сахар такой дорогой… Еще одной хотелось бы немного миндаля для своих пирожных — невероятная роскошь. Одной девочке хотелось бы иметь более красивую обувь — она должна выступать, а сапоги с грубым кантом вряд ли будут хорошо сочетаться с одеянием ангела… Они заплатят позднее…
И Анна-Мария говорила «хорошо» и «пожалуйста», и «запишите это на мой счет!». Потому что они так извинялись и так стыдились своих просьб. Но она понимала, что означает для них получить то, о чем они даже и мечтать-то не смели. Конечно, она знала, что благодаря этому в их домах тоже появятся пироги к Рождеству, и кое-что другое, но она позволяла им это. И если бы она могла только их чем-то порадовать, ей было бы это приятно.
