А здесь женитьбу сопровождало множество каких-то странных обрядов (Маша про себя возмутилась: дикость какая!), примет вроде того, кто первым ступит на рушник и откусит больший ломоть хлеба, будто это в самом деле могло повлиять на супружескую жизнь!
Правда, оценить церемонию в полной мере Маша не смогла, не до того ей было. Разве что отметила мельком, что невеста и вправду оказалась беременной и страшненькой, не соврали в кои-то веки местные сплетницы. Лицом она походила на старосту, а фигурой напоминала свинью к концу лета, когда та уже нагуляла жирок — платье на ней собиралось складочками, несколько подбородков улеглись на вышитом воротнике, — в общем, племянница старосты явно не утруждала себя низменным трудом, предпочитая целыми днями валяться на перинах. Маше даже немного жалко стало ее новоиспеченного мужа, худенького и бледного парнишку лет восемнадцати. Хотя, с другой стороны, ребенка он невесте сделать как-то ухитрился, так что нечего теперь плакаться! Впрочем, ходил и другой слух: на девицу никто смотреть не хотел, невзирая даже на богатое приданое, так она подпоила бедолагу на весеннем празднике да и того… использовала по назначению.
Машу раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она сочувствовала жениху, а с другой — из чувства женской солидарности поддерживала невесту.
"Вот бедолага!" — услышала девушка где-то рядом, когда жених приносил клятву верности и любви своей нежеланной невесте. Видно, не одна Маша жалела несчастного паренька!
Невеста в алом платье, жених в белом одеянии, нарядные селяне, щедро накрытые столы — перед глазами у Маши рябило от ярких красок. Да и солнце припекало, видимо, поэтому обряд вышел коротким, а после все приглашенные вручили подарки молодым (самые разные, начиная от упитанной свиньи, подаренной родителями жениха, и заканчивая какой-то драгоценной безделушкой, которую презентовал Весь) и гостей пригласили к столу.
В общем, увлекшись размышлениями о свадьбе и молодой супружеской паре, Маша несколько отвлеклась от мыслей о предстоящем побеге. Если бы еще не Весь, который не отпускал ее ни на шаг и так и норовил то ущипнуть, то погладить! Да еще гнусно ухмылялся, выслушивая сальные шуточки поднабравшихся селян…
Сам он почти не пил, только делал вид, это Маша заметила, и, похоже, точно уловил момент, когда можно было покинуть празднество, не привлекая особого внимания. Все, кажется, остались в полной уверенности, что Весь повлек свою девицу развлекаться на сеновале или где там у благородных принято заниматься такими вещами, и, судя по довольной физиономии белобрысого, именно этого он и добивался.
— Вы… вы… отвратительный развратный тип! — заявила Маша, когда они скрылись с глаз веселящихся селян, и Весь ее отпустил.
— Ничего себе у тебя понятия о разврате! — присвистнул тот. — Скажи спасибо, я тебе птичий поцелуй не продемонстрировал! Правда, тогда бы этих милых крестьян тоже удар хватил…
Маша почувствовала, что краснеет: он явно намекал на историю с Реталем! Ну, наглец!
— Почему… птичий? — спросила она сквозь зубы.
— А видела когда-нибудь, как птицы птенцов кормят? — поинтересовался Весь. — Птенец, бывает, клюв родительнице в самый зоб засовывает. Ну и тут так же. Только с языком. Не знала?
Маша предпочла не отвечать. Нет, этот человек однозначно вырос в каком-то гнезде порока!..
Глава 10. Побег
В поселке было непривычно тихо и пусто, будто даже дворовые собаки подались в священную рощу на праздник. Конечно, кое-кто остался по домам, но большинство все-таки не могло пропустить этакое событие: как же, выпить и закусить, считай, за счет старосты!
Машу очень волновал один вопрос: каким образом Весь намерен незаметно скрыться с постоялого двора, да еще с вещами, если там остался сторож? Она точно помнила, как Лария строго наказывала тому, суровому немолодому мужику, чтобы не смел отлучаться и приглядывал за хозяйством. А то вот так уйдешь, а кто-нибудь комнаты постояльцев-то и ограбит, не расплатишься потом!
Они уже входили в ворота, когда Маша все-таки решила прервать гордое молчание и спросить, что намерен предпринять Весь, но тут же поняла — беглецам никто не угрожает. Сторож прикорнул на завалинке, надвинув на нос шапку, и его могучий храп сотрясал выставленные на просушку горшки и ведра. Он распространял такой аромат крепкой браги, что любой бы мгновенно понял: мужчина пьян в лоскуты!
Судя по тому, как довольно ухмыльнулся Весь, это было его рук дело. Маша уже достаточно долго общалась с белобрысым буржуем, чтобы понимать, как он провернул такое: небось, перед уходом сунул сторожу монетку да и велел выпить за здоровье молодоженов! А поскольку Весь наверняка не поскупился, то сторож и исполнил приказ со всем прилежанием, надравшись от души. А что? Все отмечают, а ему нельзя? Маша даже знала, где он разжился выпивкой: на соседней улице одна старуха торговала брагой, брала дорого, зато зелье ее отличалось отменной крепостью. Ну, скорее всего, так и было, из хозяйкиных запасов бы сторож взять что-то не посмел. А тут, пока все собирались на праздник, сбегал, должно быть, к торговке да и припрятал выпивку где-нибудь в сенях…
— Что встала? — окликнул Весь. — Пошли, времени не так много!
Хорошо, что собрались они заранее, иначе провозились бы долго. Стаскивать вниз сундук Маше пришлось в одиночку. Тот был не слишком тяжелым, не тяжелее мешка картошки, но очень неудобным, и она предпочла бы, чтобы Весь ей помог, но на узкой лестнице вдвоем было не развернуться.
Пока Маша воевала с пожитками, белобрысый развил бурную деятельность: к сундуку присоединилась пара хороших одеял (это Маша одобрила, ведь ночевать придется под открытым небом, а вдруг похолодает?), плащи из тех, в которых работники в ненастье ходили проведать скотину (тоже отличные вещи, в дождь спасут!), но вот когда Весь ничтоже сумняшеся отправился громить кладовую, Маша внезапно опомнилась.
— Погодите! — окликнула она.
— Чего еще? — Весь недовольно оглянулся.
— Но не можем же мы взять эти вещи просто так! — сказала девушка растерянно. — Это же… это воровство получается!
— Считай, что мы действуем по законам военного времени, а это — трофеи, — Весь пристроил на крышку сундука здоровенный копченый окорок. — Ты чем питаться в пути собралась? На лужке попасешься? Первая же жрать запросишь!
— Но ведь… — Маша нахмурилась. — Всё равно это недопустимо! Вы ведь богатый, вы можете расплатиться за то, что взяли!
Белобрысый закатил глаза, потом тяжко вздохнул, решив, видимо, что дольше будет спорить с девушкой, порылся в кошеле и протянул ей серебряную монету.
