Одним словом, в том, что Есмар вернется с минуты на минуту, Эгин не сомневался. А потому он поспешил в свою комнату, чтобы достать письменные принадлежности и попытаться собрать разбегающиеся мысли. Ибо составлять письмо гнорру Свода Равновесия, находясь в подавленном состоянии духа и при отсутствии предельной ясности в мыслях – все равно что писать прошение о своей отставке. А когда молодой офицер Свода вдруг просит отставки – это значит, что он получит ее незамедлительно. В Жерле Серебряной Чистоты.
А легко ли иметь вдохновение к писанию после ночи, проведенной в гостях у Хуммера?
x 6 x
Однако Есмара все не было. Эгин успел густо залепить кляксами весь черновик письма, которое обещало быть коротким, но крайне содержательным, выпить чашку сельха с корнем забубонника и даже написать такое прочувствованное начало:
«Особой важности. Лагхе Коаларе, гнорру Свода Равновесия.»
А Есмар все не шел.
Эгин окинул Ваю мысленным взглядом, исполненным жалости и сострадания. Что-то с ней будет, когда выползки и костерукие доберутся и до нее? Затем взглянул на свою постель и пришел к неутешительному выводу – если он сейчас же не заснет и не проспит по меньшей мере три часа, то такие полезные качества, как Зрение Аррума, покинут его надолго. Если не навсегда. Эгин, конечно, мог пробыть без сна два, а то и три дня. Но пробыть эти три дня настоящим полнокровным аррумом – нет уж, увольте. Для того, чтобы быть аррумом, нужно спать. И письма писать следует, только хорошо выспавшись.
Наконец Есмар явился. Обескураженный, с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью.
– Да Хуммер его раздери, этого гада… Четыре года эрм-саванн, а такого не видал! Я его звал восемь раз. У меня чуть виски не лопнули, а он все не летит.
– Может, он сдох, или зашиб его какой-нибудь идиот из челяди этих чокнутых землевладельцев? – спросил Эгин.
– Ну уж нет! – запротестовал Есмар. – Он живой, я это чувствую, но он отчего-то не летит. Может, еще попробую погодя…
– Ну попробуй, попробуй… – развел руками Эгин, мысленно прикидывая, что до следующего корабля, который придет в Ваю за медом и почтой, им остается ждать два с лишним месяца.
Время, достаточное для того, чтобы вывернуть Ваю наизнанку столько раз, сколько ночей в этих проклятых двух месяцах.
x 7 x
– Я ложусь спать.
– Понял.
– Разбудишь меня ровно через три часа. К моменту моего пробуждения должно быть безукоризненно сделано следующее. Во-первых, солдаты Тэна окс Найры должны быть приведены в полную боевую готовность. Скажи этим кретинам, что на сей раз речь идет не о нагоняе, который я им задам, если они будут нерадивы и неряшливы, а об их собственных жизнях.
– Скажу-скажу, – злорадно осклабился Есмар, не упускавший ни единого случая злоупотребить властью офицера Свода над прочими служилыми княжества.
– Дальше. Скажи градоуправителю, чтобы поднял свою толстую задницу и собрал весь народ Ваи на пристани к моменту моего пробуждения. Как он это будет делать – меня не интересует. Иначе я отрежу ему голову. Так и скажи. И чтобы к этому моменту у пристани уже были собраны все пригодные для плавания рыбачьи лодки до единой. А в них лежали запасы продовольствия. Все запасы. Без остатка. Понял?
– Понял. Так мы что, уплываем в Ают? – попробовал пошутить Есмар, но шутка вышла явно неуместной. Потому что «уплыть в Ают» для варанца – то же самое, что покончить с жизнью путем посажения самого себя на кол.
– Мы уплываем отсюда. А в Ают или нет, я еще не решил, – сказал Эгин с видом человека, который не то что лишен чувства юмора, а вообще не знает, что это такое.
– Все?
– Нет. Там, под дверями, топчется мой новый раб по имени Кух. Устрой его в комнате прислуги. Временно.
Есмар не стал переспрашивать. Новый раб. А что – был когда-то старый? Нет, лучше отложить этот вопрос до тех пор, пока начальник не проснется. И да ниспошлет ему Шилол доброе расположение духа по пробуждении.
x 8 x
После сна, короткого купания, еще одной чашки сельха и приятной трапезы под ласковыми солнечными лучами Эгину стало гораздо лучше.
Сумбур в голове прекратился, перестало рябить в глазах и даже ребро больше не прошивала боль при каждом вдохе-выдохе. Одним словом, Эгин был готов говорить с народом.
Есмар не терял даром времени и смог запугать всех ровно настолько, насколько требовалось. Не так сильно, чтобы все стали выть и паниковать, а так, чтобы все ходили бледные, как смерть, и разговаривали шепотом.
Правда, эту деловитую суету чуть было не испортили, превратив в панику, двое пастухов Круста, которые прибежали в Ваю немного погодя после Эгина. Окровавленные, обезумевшие от страха и притом пьяные до безобразия. К счастью, от хмеля и усталости они не могли сподобиться на подробный рассказ, а завалились спать тотчас же после того, как почувствовали себя в безопасности.
Говорить с народом Эгин умел, но не любил. Эгин, как и многие боевые офицеры Свода, считал риторику искусством полезным, но все-таки постыдным. И в самом деле – тому, кто носит в ножнах реальную и беспощадную власть, незачем распинаться перед чернью. Но сейчас был явно не тот случай. Время для Власти Карающей наступит позже. Сейчас надо выступить в качестве Власти Оберегающей.
Словно суровый, но не лишенный доброты пастырь, Эгин рассказал горожанам все, что считал нужным. Об остальном он умолчал. «Нужно отплыть на запад в надежде достичь Нового Ордоса. Причем сделать это надо как можно быстрее», – вот какой сок можно было бы выжать из речи Эгина, переотягощенной географическими подробностями и туманными намеками на государственную тайну во всем, что касалось конкретного обличья опасностей, грозящих Вае.
После этого площадь загудела и выяснился ряд пренеприятных обстоятельств. Во-первых, сколь ни малочисленны жители Ваи, а лодок все же значительно меньше. И значит этих лодок, как ни старайся, на всех не хватит. А, во-вторых, половина из наличных девяти лодок находится в полуплавучем состоянии. Это значит, что плыть на них можно лишь в виду берега, да и то не больше чем полдня. А потом хорошо бы успеть причалить и просмолить днища заново.
Эгин безмолвно выругался, благословил присутствующих на дальнейшие приготовления и сделал два вывода.
Первый: отправку беженцев можно будет начать не раньше, чем вечером.
Второй: на площади были все, кроме Люспены. Она что – столь безутешно скорбит там у себя по пропавшему Сорго?
x 9 x
Есмар стоял на крыше с закрытыми глазами и водил головой туда-сюда, что придавало ему сходство с крупным цветком хризантемы в осеннем саду. С цветком, ставшим добычей ленивого ветра. Сколь бы поэтичным не казалось это сравнение, на пользу Есмару оно не шло. Ибо уста его исторгали самые забористые ругательства пиннаринских припортовых подворотен.
