Высокородная принцесса Умаджи Туурская оказалась очень изящной, очень респектабельной и очень рослой горной гориллой. Джон-Том предположил, что весит она где-то между тремя и четырьмя сотнями фунтов (трудно было сказать более точно, так как почти все горилье тело пряталось под замшевыми складками). Стоя на трех могучих конечностях, свободной лапой она откинула назад концы черной с серебром ленты, обхватывающей ее голову. Прозрачная вуаль на морде была в тон ленте.
Чаропевец поймал себя на том, что думает не о ней, а о Манзае. Он наклонился к Маджу – пошептаться.
– Ну?
– Че – ну, кореш?
– Ты разве не хочешь показать себя вежливым выдром? Не поцелуешь ей лапу?
– Да я, чувак, не уверен, че сумею ее поднять. Почему б тебе самому не попробовать?
Джон-Том выпрямился.
– Я, как всегда, обойдусь простым «здрасьте».
Принцесса Умаджи обняла Алеукауну, причем мангуста почти целиком исчезла в лапах примата.
– А остальные? – поинтересовалась горилла.
Алеукауна энергично кивнула:
– Вызволим всех по очереди. Не оставлю нашему похитителю ни одной игрушки.
Из следующей клетки они выпустили Квиквеллу Опанскую, серебристую муравьедиху с неимоверно длинным языком. Этим выдающимся органом Квиквелла благодарно лизнула каждого спасителя. Джон-Тому язык прошелся по всему лицу и лишь в самую последнюю очередь коснулся губ.
«Вот это поцелуйчик», – ошалело подумал человек.
Голос у муравьедихи оказался едва слышным – наверное, из-за чрезвычайной вытянутости физиономии.
– Полдела сделано, – отрывисто сообщила Алеукауна, и они двинулись дальше.
Одна из служанок громко всхрапнула, Джон-Том резко повернулся к ней. Долго ли еще пришельцам безнаказанно ходить по дому? Похоже, они слишком увлеклись, искушая судьбу.
Они освободили Сешенше Паресси-Глиссарскую, принцессу из племени рысей, обладательницу превосходной грации и отменных манер. На благодарные слова и улыбки она не скупилась, не подозревая о том, что человек, наблюдая в дюйме от собственного носа ее белейшие и острейшие зубы, покрылся мурашками.
«Никаких проблем, – внушал он себе, пока Найк боролся с замком очередной клетки. – Все в порядке».
Но тут лейтенант отворил дверь в обиталище следующей принцессы, и самообладание чаропевца заколебалось под стать его поджилкам.
У Ансибетты Боробосской волосы отливали императорским топазом, а глаза были, как прозрачная лазурь. Шестифутового роста, она казалась на первый взгляд вылепленной из смеси сахара, масла и мрамора. Да если на то пошло, она была более чем просто человек. Ее естественная грация заставила чаропевца почувствовать себя выброшенным на берег осетром.
Мадж изучающе посмотрел на друга.
– Так-так-так. Налицо полная потеря умственных способностей.
Че мы наблюдаем конкретно? А конкретно мы наблюдаем кретинское выражение рожи, отпавшую челюсть и парализованные верхние конечности.
И он легонько стукнул спутника по ребрам.
Джон-Том сердито заморгал.
– Это еще за что?
– Извини, кореш, но ты забыл, че надо дышать. – Выдр потер ладони.
– Ну вот, еще одну милашку выпускаем из-под замка и выбираемся из этого позолоченного сортира. Ежели, конечно, ты способен работать ногами.
Голос принцессы Ансибетты напоминал дуэт арфы и челесты.
– О, благодарю вас! Глубоко признательна за отвагу и самопожертвование! – По примеру своих царственных сестер по несчастью Ансибетта сказала добрые слова каждому освободителю. Джон-Том был не в силах двигаться, мог лишь ждать, что будет дальше.
Принцесса крепко пожала ему руку, а затем точно так же познакомилась с Маджем и остальными.
Это разрушило чары и вернуло чаропевцу способность шевелиться, но тут возникла новая проблема – голова угрожала полностью свинтиться с шеи.
– Чувак, это ж всего-навсего еще одна избалованная высокородная соплячка, – напомнил ему выдр. – Теперича нам опекать энтот детский сад, пока не смотаемся отсюда.
– Ты прав, – удалось пробормотать Джон-Тому. – Одна из бывших пленниц, не более того. Или из бывших предметов коллекции.
Проще было думать о Манзае, чем о… о…
– Ах, люди, люди, – шепотом выразил неодобрение Мадж.
– Ну вот, последняя камера, мы все будем в сборе, и можете нас уводить, – торопила Найка как могла Алеукауна.
Но увещевания были излишни. Лейтенант поспешно повернул ключ в замочной скважине. Пиввера Тренку-Ханская, разбуженная возней, успела полностью одеться.
Она была пониже принцесс Ансибетты и Умаджи, но Алеукауне ростом не уступала. Идеально расчесанный густой коричневый мех отсвечивал под стать зеленому и золотому шелкам, а взгляд живых глаз перескакивал с одного спасителя на другого. Лапы Пивверы были не длиннее ее хвоста, а торс – пухленький, с симпатичными изгибами.
Короче говоря, она оказалась выдрой, и настал черед Джон-Тома хихикать.
Алеукауна двинулась к выходу, Найку пришлось ее задержать.
– Ваше высочество, прошу прощения, но мы не можем бежать в этом направлении.
– Это почему же? – осведомилась Квиквелла.
– Потому что там находится временно обезвреженный слон, и мы не знаем, как отворить двери, которыми он отгорожен, – объяснил Джон-Том.
– Придется найти другой выход.
– Вы очень везучие, раз сюда добрались, – одобрительно заявила принцесса Пиввера.
– Кому повезет, у того и петух снесет.
У Маджа дрожали усы.
Его друг не мог не признать, что Пиввера – настоящая красотка, хоть и из семейства куньих. Ну а что касается Маджа – тот парил в полудюйме от пола. Мадж, его друг. Мадж Бабник, Мадж Развратник, Мадж…
«Ты зря так волнуешься, – укорил себя Джон-Том. – Пиввера – принцесса, особа королевской крови. Наверняка она умеет обуздывать нахалов, даже если нахал участвовал в ее спасении и, стало быть, она перед ним в долгу. Впрочем, все это тебя не касается».
Но таковая нить рассуждений навела его на мысль о Талее, и ему стало не по себе, и еще больше не по себе становилось всякий раз, когда в поле зрения появлялась Ансибетта Боробосская.
– Коли так, попробуем бежать через кухни. – Алеукауна, энергично работая короткими нижними лапами, двинулась в противоположном направлении. – Час поздний, и там не должно быть слуг, а стражу к своим котлам и кастрюлям Манзай не приставляет.
Путь им освещали луна за окнами и редкие мерцающие плафоны. Наконец беглецы вошли в столовую, набитую щедро лакированными столами и стульями. Бесшумно пробрались они мимо пустующих сидений и очутились в кухне. В тусклом свете поблескивали раковина и мыльницы.
