Аделаида ласково улыбнулась, но осталась непреклонна. В её улыбке сквозила некоторая досада: так улыбается взрослый докучному ребёнку.
— Простите, дорогая, но я по своей натуре одиночка… Я предпочитаю делать это одна. Это, знаете ли, дело привычки. Подходящую компанию себе вы ещё найдёте, а меня уже не переделать.
Аделаида дала мне понять, что она мне не помощница, хотя и не будет возражать против моего проживания здесь, бок о бок с ней, раз уж таково желание Оскара. То, как она от меня отмахнулась, не могло прибавить мне уверенности в себе, и только голод выгнал меня на охоту.
Я долго бродила по ночному городу. В нерешительности я провожала взглядом каждого встречного человека, и его запах заставлял мои кишки тоскливо сжиматься. Представьте себе, что вы очень проголодались, и мимо вас проплывает ваше любимое блюдо, от одного аромата которого у вас слюнки текут, а вы отчего-то не решаетесь протянуть руку и взять его. Вы думаете: а могу ли я съесть его? Получится ли у меня урвать от него кусочек? Не даст ли оно мне отпор? А что подумают обо мне, если я съем его? И что я буду сам о себе думать? Ваш желудок говорит вам: "Чёрт возьми, я голоден! Ты протянешь ноги, если не наполнишь меня в самом скором времени". Но, тем не менее, вы колеблетесь, вы мучитесь разными "за" и "против", вы не знаете, как подступиться к желанной вами пище, а голод всё усиливается, время идёт, ночь на исходе. Хоть дневного света я и не боялась, но не могла и подумать о том, чтобы решиться охотиться днём. Таким образом, вышеописанная неуверенность в себе была причиной того, что моей первой жертвой, пойманной самостоятельно, стал какой-то пьяный мужичонка, который плёлся в одиночестве с бутылкой водки в кармане засаленной куртки (совсем как я не так давно). Некоторое время я шла за ним, потом забежала вперёд и подкараулила его в тёмном переулке. Там я набросилась на него, вонзила зубы ему в шею и напилась его крови. Пьянчужка был лёгкой добычей, но радость моя была невелика: во-первых, его кровь была невкусная, а во-вторых, вызывала головную боль, тошноту и изжогу. Впрочем, для шакалов, следовавших за мной по пятам во время моей первой самостоятельной охоты, моя никудышная жертва оказалась ничуть не хуже, чем любая другая: они сожрали останки с неизменной жадностью и стремительностью. Они были неразборчивы в еде. Всё, что осталось от бедняги — недопитая пол-литровая бутылка водки. Шакалы её не тронули, а я её выбросила: спиртное было для меня столь же отвратительно, как и всё остальное, употребляемое людьми. Ловить вторую жертву в ту же ночь я не нашла в себе смелости, а потому вернулась домой, удовольствовавшись этой скверной добычей. Мне было очень плохо (примерно так же вы бы себя чувствовали, съев недоброкачественные консервы), и Аделаида сочувственно качала головой, хотя какое-то шестое чувство мне подсказывало, что она надо мной подсмеивается.
— Ну что ж, теперь вы будете разборчивее. В первый раз немудрено ошибиться. Но на ошибках, как известно, учатся.
Прочувствовав на собственном желудке плохое качество крови подобных граждан, я учла первый неудачный опыт и в следующий раз действительно была разборчивее. Но мне пришлось здорово помотаться по улицам, прежде чем я отыскала одинокого мужчину, торопливо шагавшего и не оглядывавшегося по сторонам. Я забежала вперёд и легла на тротуаре, притворившись, что мне плохо. Когда он склонился надо мной, я вцепилась в него мёртвой хваткой и напилась крови до отвала. Я так наелась, что на следующую ночь осталась дома, так как была не голодна.
Мучила ли меня совесть оттого, что я убиваю людей? Признаюсь: это было невыносимо. Вы можете назвать мои слёзы крокодиловыми, но мне они казались вполне настоящими. То, что осталось во мне от человека (а по-видимому, кое-что всё-таки осталось), превращало каждую мою охоту в трагедию. Когда мне стало совсем невмоготу жить таким образом, я попробовала перейти на кровь животных. Я поймала кошку, но её кровь по сравнению с человеческой была как дешёвая некачественная подделка под дорогое марочное вино. К тому же, мне в рот попала шерсть, и пришлось долго отплёвываться после трапезы. Кровь животных насыщала плохо, не восстанавливала сил, и, питаясь ею, можно было лишь влачить жалкое существование. Кроме того, животных ловить было трудно: они чуяли опасность и убегали. Люди в этом плане были гораздо беспечнее и часто оказывались весьма лёгкой добычей. Только однажды я получила отпор, выбрав слишком крепкого и сильного мужчину. У меня не получилось с первого раза его обездвижить: его реакция оказалась слишком быстрой, и он отпихнул меня. Но я, мучимая голодом, не сдалась и полезла снова, за что чуть не поплатилась: он схватил меня и крепко удерживал. Я вонзила зубы в его руку, прокусив её глубоко, до крови, и он, закричав от боли, выпустил меня. Почувствовав вкус его крови, я уже не могла остановиться. Я ударила его по голове валявшейся на земле пустой стеклянной бутылкой. У него был крепкий череп, и от удара он не потерял сознание, но был слегка оглушён, и мои зубы вонзились ему в шею. Кровь у него была прекрасная, и я напилась вволю, прогнав голод на двое суток. Но потом я решила больше не рисковать, вступая с жертвой в борьбу, а выбирала в качестве добычи людей помельче и послабее.
3.2. Герой-одиночка
Рыща в поисках добычи, я проходила через парк и услышала звуки, которые встревожили меня. Слух мой за последнее время чрезвычайно обострился, и я сразу поняла, что в беде молодая девушка, что на неё навалился тяжёлый и сильный мужчина. Не знаю, почему, но я не раздумывая бросилась туда.
Девушка лежала на земле, и мужчина душил её шарфом. Он был так поглощён своим делом, что не видел и не слышал ничего вокруг. Я сообразила, что впервые в жизни вижу настоящего маньяка, и на какой-то миг в ужасе застыла. Такое я видела только в кино, и ощущение, что я в каком-то фильме, вогнало меня в ступор.
Мыши сидели по своим норам, и на десять километров вокруг не нашлось ни одного героя, ни одного рыцаря, ни одного заступника. Никого, никого, никого. Никого, кроме хищницы.
Моя рука вцепилась ему в волосы и резко дёрнула его голову назад, а мои клыки впились в его кадык. Вгрызаясь всё глубже, они добрались до гортани и рванули. Хрящи были мне не нужны, и я выплюнула их на прелую прошлогоднюю листву. Он был ещё жив, и я высосала из него примерно литр крови, а потом оттолкнула обмякшее тело. Рядом кашляла полузадушенная жертва. Не моя — его. Из-за деревьев уже мерцали огоньки жёлтых глаз шакалов, и девушке не следовало видеть их челюстей за работой.
Я стала намного сильнее физически, и пронести девушку сотню метров до скамейки мне не составило труда. Усадив её, сначала я хотела уйти, но потом передумала, решив, что опасно оставлять её одну, да ещё и в таком состоянии. Дабы не испугать её своим окровавленным лицом, я умылась из большой лужи и только после этого присела рядом с девушкой, чтобы подождать, пока она немного придёт в себя.
