Горло бедняжке Антара перерезал джамбией мертвого фариса. Вокруг стало как-то пусто. Впереди в горловине вади стояла сплошная пылюка, закрывающая скудное рассветное небо. Там грохотали и вопили.
А Антара стоял над мертвой, огромной какой-то кобылой и смотрел на пыль, которая оседала на блестящий лошадиный глаз.
- Аааа... - послышался слабый стон. - Аааа...
Знакомый голос. Заглянув за лежавший поперек чьего-то тела труп, Антара увидел Муфида. Точно, он вторым ехал на соседней лошади, точно.
Из груди Муфида торчала длинная толстая стрела с ярко-зеленым оперением. Отваливая тяжеленный из-за доспеха труп фариса, Антара ее потревожил, раненый захрипел. На губах выступили кровавые пузыри.
Муфид скосил большие, запавшие глаза:
- Я ведь не умру? - прошептал.
Антара сглотнул, сел рядом и взял его за руку. Кругом лежали мертвые люди и лошади.
- Я ведь не умру? - опять пузыри на губах.
- Нет, - тихо ответил он. - Конечно, не умрешь.
Стрела покачнулась, Муфид захрипел.
- Ты тихонько лежи, - еще тише посоветовал Антара, пожимая холодеющую ладонь.
Муфид подергался и затих. Розовый пузырь лопнул на губах. На широко раскрытые глаза сеялась тонкая пыль.
- Бессмертие, говоришь?
Антара сглотнул и не сразу обернулся.
Рами стоял, устало опустив взлохмаченную голову. Лицо покрывала корка грязи и крови. Рядом стояла такая же понурая, с облипшей кровью гривой, серая кобыла.
- Заверни его в бурнус, клади на седло, - тихо сказал сумеречник. - Копье оставь. Не бери.
Антара медленно кивнул и отпустил ладонь Муфида.
Авад ибн Бассам прищурился в восходящее, слепящее белым солнце.
- Видишь кого?
- Нет, отец, - жалобно отозвался Нуман.
Младшенький все еще дрожал и таращился в колышущийся усохшей травой горизонт. Обхватив себя за плечи, мальчик трясся на холодном утреннем ветру и не мог оторвать глаз от пустыни - а вдруг опять попрут. Нуман стоял на невысоком взлобье - оттуда лучше наблюдать за окрестностями.
Сколько людей ускакало вслед за Антарой, шейх так и не понял. Пока, во всяком случае.
Со вздохом Авад ибн Бассам посмотрел на уложенные рядами тела - кого-то прикрыли обрезком ковра, кого-то - чужаков большей частью - нет, и оскаленные, застывшие в крике лица безжалостно высвечивало солнце. В каменистую промоину на задах становища стаскивали труп за трупом - мужчин, женщин, детей. Кто-то орал: мол, врагов нужно бросить на съедение волкам и шакалам, но ибн Бассам воспротивился. Теперь нет ни врагов, ни своих - есть только мертвые тела, нуждающиеся в человеческом погребении. Так он сказал. Такова была мудрость, завещанная ему отцом: не отступай от заповедей людей, и всегда отдай человеку человеческое.
Ибн Бассам старался не смотреть вправо. Между длинными ковровыми свертками - слева Хайфа, справа веселушка-хохотушка Суха, лежал сверток покороче. Над ним, раскачиваясь взад-вперед и тихо подвывая, сидела Фиряль. Покрывало сползло, открывая тронутые сединой волосы. Незаплетенные пряди трепал равномерно свистящий ветер.
Авад отвернулся. Он сам нарек малыша - Омейр, долгожитель. А мальчик и седьмой весны не увидел - вон как судьба распорядилась. У Фиряль уже половины зубов не было - понятное дело, старшей жене было уже далеко за тридцать - и сына она рожала тяжело, долго потом в горячке лежала. Авад думал уж еще одну жену сватать - но нет, крепко сбитая, сильная Фиряль выжила. Даже грудью сына откормила. Но и он, и жена знали - больше у них детей не будет. Куда уж, скоро совсем старухой станет.
Сморгнув - не хватало еще слезу пустить - Авад вздохнул. Начертал калам, как судил Всевышний, что тут говорить. Жалко мальчика, смышленый был. А жену молодую взять придется, это теперь дело решенное.
- Видишь кого?
- Н-нет, отец, - стуча зубами, отозвался Нуман.
И стал судорожно запахивать великоватый, с плеча Антары, бурнус.
Сверху, шурша щебенкой, стащили еще два трупа. Оба из нападавших.
- Это не кайсы.
Авад аж вздрогнул - до того тихо подошел старый Рашад.
- Ты воистину прав, о шейх, - почтительно отозвался он.
- Это фарисы. И на всех - один и тот же знак.
Старик медленно погладил пятнистой от возраста рукой бороду. Про знак они говорить не стали - чтобы не приваживать зла. Да и что тут было говорить - все и так ясно.
Разорив Ятриб, карматы взяли такую добычу, что им не хватило верблюдов - золото вывезти. Они ободрали золотые пластины с купола Джума-масджид, выломали золотые решетки в махсуре - рассказывали, что трофеи заставили нести самых знатных пленников из числа хашимитов, потомков Али, мир ему. На награбленное в Ятрибе золото карматы могли нанять и вооружить хоть тыщу фарисов. И натравить их на кого угодно.
- Многих не хватает, - так же тихо продолжил старик.
Ибн Бассам лишь низко наклонил голову - знаю, мол.
Народу фарисы переловили видимо-невидимо. Детей, правда, в последний момент бросили, не стали связывать и на верблюдов грузить. И быстро погнали всех на восток, к землям племени мутайр. Про мутайр говорили, что они давно и прочно в союзе с карматами. Впрочем, то же самое говорили и про руала.
А сумеречник с Антарой подбили пару десятков самых отчаянных голов - в основном тех, кто лошадью во время боя разжился, - поскакать за ними. Отбивать пленных.
Авад этот план не одобрил - хотя фарисы угнали и мать Нумана. Он не любил ввязываться в безнадежные предприятия. А два десятка сорви-голов против сотен хорошо вооруженных головорезов - это дичь, глупость и верная смерть. Женщин всегда можно прикупить, они еще детей нарожают. Тем более, впереди зима, да еще после такого бесплодного страшного лета. Колодцы вдоль старой каваранной дороги пересыхают один за другим, и кто знает, может, халифским наместникам и их гвардейцам снова взбредет в голову обвинить во всем бедуинов. И придется опять отдавать все до последней козы, да еще и детей впридачу. Так что если Всевышний судил кому-то погибнуть или попасть в рабство к карматам - значит, но то воля Всевышнего. А в племени и без того достаточно голодных ртов.
- Отец! Они возвращаются!
Нуман счастливо визгнул и припустил вниз с вершины дюны -навстречу воинам.
Авад степенно одернул рукава бишта и стал медленно подниматься вверх по склону. Пуская вниз шипящие змейки песка и стараясь не оступиться, подумал: если Антара остался жив, он, ибн Бассам, сделает все, чтобы отвадить глупого юнца от дружбы с сумеречником. Поэт, горе-забияка, птицы у тебя в голове, о Антара, а это не дело. А за лаонцем - Авад это чувствовал - клубилось что-то... тревожное. Нехорошее что-то шло за ним по пятам. Так что нечего Антаре вокруг него увиваться и рассказы слушать. И стихи сочинять тоже пора заканчивать. Надо, в конце концов, женить парня. Вон хоть на дочери погибшего сегодня ночью Давада.
