– Матана-ка латан гараннат! – не слишком дружелюбно сказал он, указывая на меч Элиена.
Элиен не понял сказанного, но все-таки выдвинул его из ножен. Тиара Лутайров сверкнула в лучах степного солнца. Единственный глаз грюта сверкнул алчностью.
– Гараннат! – потребовал одноглазый.
Элиен вернул меч ножнам. Если грюту нужен меч – он его не получит. Если ему нужна Тиара Лутайров – он ее не получит. Если его жизнь – тем более не получит. Элиен снял щит с седельной луки.
Одноглазый подъехал к нему на расстояние вытянутой руки и протянул руку к ножнам. Элиен отстранился. В ином месте он не задумываясь снес бы грюту голову. Элиен мельком взглянул на Герфегеста. Тот и не думал возвращаться к остальным, ожесточенно споря о чем-то с улларом.
– Ийя! – гаркнул явно недовольный несговорчивостью Элиена одноглазый грют, извлекая из ножен свой короткий клинок.
Остальные грюты с интересом наблюдали за происходящим. В подкрепление своего интереса они вложили стрелы в луки, готовые в любой момент подкрепить доводы своего заводилы оперенной смертью.
Одноглазый сказал что-то смешное. Грюты загоготали. Одноглазый явно хотел сразиться. Еще мгновение – и начнется неравная схватка. Элиен может закрыть свое тело щитом, а кто закроет щитом тело Крума? Жеребец был беззащитен, и его-то Элиену было жаль больше всего.
Элиен решил забыть о гордости. Он пустил Крума вскачь, надеясь достичь того места, где пробавлялись беседами Герфегест и уллар, быстрее, чем грюты наберутся решимости развлечься стрельбой по живой мишени.
Но одноглазый был не менее проворен. Вращая меч над головой, он бросился наперерез Элиену. Все-таки пришлось драться.
Одноглазый явно недооценивал Элиена – возраст сына Тремгора вводил в заблуждение многих. И многие из многих расстались с этим заблуждением слишком поздно.
Грюты, наблюдавшие за происходящим, не спешили пустить в ход луки, не желая отнимать легкую победу у своего одноглазого собрата.
Пегий иноходец одноглазого дико храпел и грыз удила. Сам грют сотрясал воздух гортанным кличем, призывая в союзники неведомых Элиену духов и требуя в свидетели неведомых Элиену пращуров славного сына степей.
Они рубились недолго. Меч Эллата блеснул, предвещая победу, и врезался в плечо одноглазого, защищенное неплохим, но все же недостаточным для такого удара кожаным рукавом с редкими медными пластинами. Лицо грюта на мгновение перекосила гримаса боли, смешанной с удивлением. “Этот мальчишка?” – читалось в его единственном глазе.
Элиен не испытывал жалости к врагу. В фигуре одноглазого для него временно воплотились все, кто послушны Хуммеру. Все, кто желают гибели Сармонтазары.
Следующий удар, носивший в Харрене название “двойной брадобрей”, расколол меч грюта надвое и свалил его с коня. Одноглазый корчился в пыли, а его иноходец с диким ржанием понесся куда-то в степь, не разбирая дороги.
Элиен обернулся к грютскому отряду, который сосредоточенно следил за поединком. Когда стало ясно, что одноглазый повержен, хотя, быть может, еще жив, прозвучала резкая команда. Грюты, которые уже были готовы выстрелить, опустили луки.
Герфегест и уллар, сообразившие, что происходит нечто неладное, неслись во весь опор к месту кровопролития.
– Элиен, не задумывался ли ты о том, что их ровно в пятьдесят один раз больше? – спросил Герфегест, переводя дыхание. Себя он, видимо, не положил на чашу весов рядом с сыном Тремгора исключительно из скромности.
– Так и что же?! – негодовал Элиен, который все еще не освоился с тем фактом, что конфликт улажен, и был готов, похоже, сразиться со всей Асхар-Бергенной. – Оттого что их в пятьдесят один раз больше, я, по-твоему, должен был отдаться грютам в рабство, подарить им клинок Эллата, а потом целовать копыта их неподкованным иноходцам?!
Герфегест мог только развести руками.
К ним подъехал грютский уллар. Герфегест объяснил, что тот желает установить мир между Элиеном и своим отрядом, для каковой цели приглашает их принять участие в разбирательстве.
Дознание длилось недолго. Одноглазый был вообще не очень речист, а Элиен придерживался того мнения, что не сделал ничего предосудительного, защищая себя и свое имущество, чему весь грютский отряд был свидетелем. Сошлись на том, что циной всему недоразумение, вызванное взаимным незнанием наречий.
Это устраивало обе стороны, хотя в справедливости такого вывода Элиен сильно сомневался. Хуммер понимает все языки. Он понимает даже то, что лежит за пределами языка. Октанг Урайн, темный слуга Хуммера, ведет свои игры, и списывать все на непонимание по меньшей мере наивно. Но объяснять это уллару у Элиена не было желания.
Герфегест взял на себя труд переводить разговор в обе стороны. Элиен поражался тому, сколь свободно владеет его попутчик наречием Эстарты, и гадал, где и когда тому удалось выучить в совершенстве этот непростой язык. Но это был лишь еще один вопрос в длинной и запутанной цепи загадок.
В конце концов Элиен и одноглазый в соответствии с грютским обычаем взялись за две стороны дорожного
пояса, который был предоставлен все тем же Герфегес-том, и поклялись, что вражда между ними более не возобновится.
Все были довольны. Кроме, разумеется, Элиена и одноглазого, который обзавелся сотней синяков и неглубокой, но весьма болезненной раной в плече.
Элиен понимал, что дело закончилось миром только благодаря вмешательству Герфегеста, без которого у него было ничтожно мало шансов уйти от грютов живым
После этого Герфегест и Элиен присоединились к грютскому отряду, следующему в Радагарну, и продолжили путь на юг. Выбора у них все равно не было – так приказал уллар. Таково право сильнейших. Таково бесправие остальных.
ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ563 г., Восемнадцатый день месяца Вафар
Пышная варанская трехпалубная галера – самая большая, какая только могла миновать перекаты в месте слияния Киада и Ориса – пришла в Варнаг на самом излете осени. Как и у всех боевых галер варанского флота, ее борта несли древнее охранительное заклятие: “Будьте благосклонны ко мне, Рыбе Бурана Смерти, вы, Пенные Гребни Счастливой Волны”.
Шет окс Лагин ожидал увидеть в Земле Герва все, что угодно, но только не то, что он увидел.
Каменные стены. Каменные башни. Железные ворота. Стражи в златоблещущих доспехах. И над всем этим в небо возносится могучая ступенчатая башня, на вершине которой, неожиданные и неуместные на такой головокружительной высоте, виднеются голые ветви деревьев, словно выписанные тушью по серому шелку осеннего неба.