Он выпрямился и потянулся, разминая спину. Я слышала, как хрустят его суставы, и немного отодвинулась. К сожалению, этот жест не остался незамеченным.
Йен усмехнулся и внимательно оглядел меня.
— Холодно?
— Нет.
— Угу, как же, — он облизнул языком засохшие губы и потянулся к мешку, в котором лежала украденная нами из дома ведьмы еда. Достав оттуда небольшую побитую булочку, он протянул ее мне. — Бери-бери, не отравленная. Есть же надо. Учти, хлопнешься в обморок, я тебя откачивать не стану, брошу и уйду. А люди тут разные бывают. Некрофилы, знаешь ли, в последнее время расплодились…
— Святая Райна, заткнись, — пробормотала я, но булку взяла, умяв ее за пару укусов.
Проводник хмыкнул.
— Правильно. А вода для слабаков, мы только сухомяткой и давимся! Давай сюда, я же вижу, как ты дрожишь. Еще пара минут твое дребезжания зубами, и я сойду с ума.
— Нет, спасибо. Мне и так нормально, — я старалась не выдать голосом своего волнения.
В ответ он лишь поднял брови, и мне пришлось подсесть ближе и уткнуться головой в его плечо, ощущая, как он крепко меня обнимает руками.
— Вот. И все нормально. Я ж тебя не съем, в конце концов.
— Ты про что?
— Ой, девчонка, перестань корчить из себя героиню тетра, актер из тебя все равно никакой! Я же вижу, как ты от меня шарахаешься как от какого-то прокаженного, и скажу, что я тебя понимаю. Но и ты пойми, в нашем деле как: или ты убьешь, или тебя убьют, третьего иногда просто не дано. Понимаешь?
Я кивнула и решила признаться.
— Просто… Не обижайся. Меня больше напугало не то, что ты убил, а то, как ты убил…
Йен вздохнул.
— А, ты про это. Ну, с этим я ничего поделать не могу, но уверяю, что тебе этого не грозит. Я такой, какой есть, а ты — другая, и тебе не обязательно меняться.
— К чему ты это? — я слышала, как ровно бьется его сердце.
— Девчонка, я тут пытаюсь тебе признаться, что не хочу, чтобы ты уходила, а ты все никак не допрешь! Разве ты не чувствуешь? Ты уже убила троих, но вины на тебе нет ни капли.
Я нахмурилась. Я действительно не считала себя виноватой, я убивала лишь тех, кто пытался убить нас. Ну, кроме Фальрика — этого засранца я мечтала прибить уже давно.
— Ты предназначена для этой работы, но у тебя есть выбор. Прошу, только сделай правильный. А что касается меня, то тут мои проблемы не должны касаться тебя никаким боком. Просто знай, девчонка, что на меня всегда можно положиться, — он задумался. — Ну, пожалуй, кроме пятницы.
— А в пятницу-то почему? — хмыкнула я.
— В пятницу я пью. А когда я пьяный, то лучше уж красивым девушкам вроде тебя ко мне близко не соваться.
— Идиот!
— Знаю. Но что поделать, никто не идеален. Даже я, как бы ты на это не надеялась.
Я сама не заметила, как на губах сама собой появляется улыбка. Вот черт, и как он только это делает? Вроде ведь только пять минут назад старалась держаться от него подальше, а теперь…
Я мотнула головой, отгоняя дурацкие мысли, лезущие в голову.
— Так-то лучше, девчонка. Так что, мы договорились, что каждый свои заскоки оставляет при себе?
— Думаю, да.
Внезапно дилижанс покачнулся.
Раздался топот сапог, и к нам подошли двое мужчин. Один, что стоял слева, был седой и старый — лет шестьдесят, — и носил дорогие цветастые одежды и маленький крестик на шее. Он походил на священника, и по ярко-красному цвету его платья я догадалась, что это служитель Эзры.
А вот правый заинтересовал меня больше.
Росту в нем было на голову больше Йена. Он носил идеально-черные куртку и брюки, а на поясе висел короткий меч с ровной крестовой гардой. На его голове лежала широкополая шляпа того же цвета, и на вытянутом бледноватом лице с густыми черными бровями играла мрачная улыбочка, от которой я невольно вздрогнула.
Священник, завидев Йена, передернулся и сглотнул, но свободных мест в дилижансе больше не оказалось, и он вынужденно уселся напротив нас. Его спутник, немного потоптавшись на месте, присоединился, но с куда большей радостью.
— Господин Рейнгольц, — тот, что был с шляпой, с уважением протянул Йену руку, и он, привстав, ответил ему вполне себе дружеским рукопожатием.
Я поймала его взгляд и вопросительно подняла бровь. Серьезно?
Йен скорчил гримасу: мол, надо же было как-то назваться в приличном обществе.
Проводник стянул с головы капюшон и усмехнулся, кивнув священнику.
— Отец Март, давно не виделись, — сказал он, и тот снова передернулся, а его лицо сначала посинело, а потом приобрело странный красноватый оттенок, от чего стало походить на настоящий помидор. — Господин Тюрель, как там поживают наши заключенные?
— Не жалуются, — не переставая улыбаться, ответил мужчина в черном. — Рудники процветают и дают немалую прибыль. На это жаловаться грех.
— Согласен.
— Маркус, — толкнул его локтем священник. — Какого черта вы сидите? Арестуйте его!
Мы с Йеном переглянулись. Он покачал головой.
— К сожалению, отец Март, это вне моих полномочий, — пожал плечами законник. — Сейчас я сопровождаю вас и не являюсь представителем закона, так что господин Рейнгольц останется на свободе еще до поры до времени, — он перевел взгляд на Йена. — По крайней мере, пока снова не заявится нагишом в городскую тюрьму, размахивая отрубленной головой болотного беса и напевая «Удел королей».
Проводник усмехнулся и откинулся на кожаную спинку кресла, не сводя задумчивого взгляда с отца Марта, будто бы думая, что ему сказать. Наконец, минут через пять абсолютного молчания, во время которого священник буравил его ненавистным взглядом, Йен открыл рот:
— Как поживает Берта?
— Ах ты паршивый еретик!
Я охнула от неожиданности и резко отшатнулась в сторону, когда толстоватый и пожилой служитель церкви внезапно резво перепрыгнул через столешницу и накинулся с кулаками на хохочущего Йена, даже не пытающегося защищаться.
— Я тебя убью! Я тебя убью! — орал служитель и с каждым словом неумело заносил руку для очередного удара.
Очнувшись, я попыталась его оттащить, но у меня ничего не вышло: с моими пятьюдесятью килограммами бороться против стокилограммового тяжеловеса, хоть и в возрасте, не было смысла.
К счастью, на помощь как раз успел Тюрель. Не особо заморачиваясь, он тюкнул священника рукоятью клинка по макушке, а когда тот ослаб и свалился на пол, оттащил его к сиденью и прикрыл ему лицо своей шляпой.
— Ух, — Йен, казалось, выглядел довольным, хоть у него под скулой назревал еще один синяк. — Ну, хоть одного избавились, а то я уж думал, что ты, Маркус, так и оставишь меня помирать под этой священной тушей.
