Кощеенко, не обращая внимания на нас и нашу гостью, прошел на понтон и там ждал, пока со стороны деревни не приплывет катамаран. Дряхлый старик, хозяин плавсредства, отдал водный велосипед Ипполиту Матвеевичу под расписку, а сам направился передохнуть под металлическим грибком на пляже.
— И чтобы дети его в речку не кинули, — наставлял начальник подчиненных, показывая в сторону старика.
По сценарию праздника купаются все, кроме ответственного за музыку. Получается, еще и деревенского дедушки.
— Как же, как же, — хихикнул в кулак Иван-черт, — детвора сперва скромняг от грибков купаться потащит.
Хорошо, что директор не слышал этого комментария, не то вечером Марго бы снова разбиралась с нелестными фактами из наших характеристик.
— Значит так, Иван, Константин, — сказал Кощеенко, подойдя к чертям, — ваши нечистые дивизии прячутся вон в том пролеске. Когда они явятся с Николем-Лешим — отведите прямиком туда. Русалочки — вон за тем кленом, Катерина. А вы, Шаулина, включите пока что-нибудь русское народное, ну, Сердючку, например.
Насколько я помню, Андрей Данилко, который тоже из-за конспирации переоделся в женщину, — это украинский исполнитель. Но раз Ипполит считает его русским народным, включу. Маш-шу изо всех сил сдерживала смех. А когда начальник ушел отдавать последние указания перед праздником, я исполнил таки его просьбу, чтоб не нарываться на еще большие неприятности. Благо, что Кощеенко пока ничего не сказал про неизвестно откуда появившуюся златовласую красавицу. Не нравился мне этот праздник с самого начала. Чувствовало сердце неладное. Боги, почему вы оставили меня одного в этом логове?
Солнце сверкало ярко, словно приветствуя толпу участников лагерного ритуала, и играло ослепительно-белыми бликами на речной воде. Дети галдели, перекрикивая голосистую Веерку Сердючку с ее 'Це, горилка! Как эта песня относилась к празднику — я не понимаю. Но раз Кощеенко захотелось услышать голос украинца, то пусть его душа порадуется. Будь на то моя воля, притащил бы замшелый баян и исполнил бы гимн богу солнца. Но ведь не поймет и в очередной раз осерчает.
Ипполит Матвеевич, воткнувший в свой деловой костюм не один десяток папоротников, больше походил на огородное пугало, нежели на ведущего ритуала. Высоко задрав нос, он гордо вышел в середину понтона и объявил в мегафон, что он нынче в роли Ундины.
— Да уж, лучше бы девушку-русалку вместо себя поставил, — прыснула в кулак Маш-шу, — а то его соломенная коса…
— Мы пригласили вас сюда, — начал вещать Кощеенко, — где тихо плещется вода…
Тут я согласно сценарию включил еще одну 'русскую народную' в понимании Ипполита песню 'Море зовет'. С громкостью я перестарался, и музыка заглушила окончание стишка Ундины-трансвестита. Он махнул в мою сторону, и я понял, что песню нужно поставить в разы тише. И только когда вопли о зовущем море и поющей волне несколько стихли, страшная Ундина сказала еще пару слов для рифмы и пригласила всех на праздник шумный и веселый. Старичок в тельняшке, что привез катамаран из деревни, прыгал рядом с директором и покрикивал в мегафон, что это 'праздник царя морского дна, преславнейшего Нептуна!
Маш-шу, специалист по древней истории, сдавшая месяц назад экзамены по соответствующей тематике, закрыла лицо руками и уткнулась носом в мое плечо. Да и если посмотреть на стоявшего на понтоне Ивана, он покусывал нижнюю губу, чтобы не рассмеяться от сложенных ни кем иным как Паршивичем, стихов.
— Не могу я смотреть на этот маразм, — сдавливая смех, шептала моя любимая.
А Ундина, то есть, Ундин, вещал на весь пляж нескладный стишок:
— Ему подвластны океаны, моря и реки, водоемы (особенно Химкинское водохранилище), — комментарий Кощеенко произнес чуть слышно, — он входит в дом ваш через краны, с его стихией все знакомы!
И тут за спиной у самозваной Ундины взмыл в воздух столб воды, что-то сбило артиста с ног, и он уронил мегафон. Обескураженный дедок отскочил в сторону, спиной к пляжу, что все зрители: скучающие мальчики из старших отрядов, медсестра и работницы столовых, — могли прочитать приклеенную на скотч записку 'Пятнадцатилетний капитан'. А пока обслуживающий персонал лагеря, открыв рот, читал надпись на спине, Ундина упала в реку, а на 'ее' месте возник высокий стройный парень в камуфляже. Он ловко подхватил мегафон. На его бледном лице проскользнула чуть заметная улыбка. О, нетеру, вы не оставили меня!
— Я, правда, не Нептун, а повелитель московского гор-вод-узла, Се…
Молодому человеку (это я только знал, что он бог) под ноги прыгнула мокрая черная кошка. Так кеметский повелитель вод отправился вслед за Ундиной, собирающей папоротники со дна речного. О, Баст! Ты всегда неотразима!
Кошка вдруг встала на задние лапки и в мгновение ока превратилась в изящную невысокую девушку с черной косой до пояса. Курильщики Вовочка и Петечка, взглянув на нее, даже дымом поперхнулись. Поправив красный купальник, прикрывающий минимум тела, она искоса посмотрела на остальных и тихо сказала в оставленный мегафон:
— Простите, уважаемые, деревенский водопроводчик Себекихин напился.
— Это Баст и Себек, — шепнул я любимой, — раз они явились столь неожиданно, быть беде.
Маш-шу встрепенулась, вглядываясь в черты лица выскочивших из воды личностей, словно она когда-то с ними встречалась, а теперь припоминала.
— Нет, все совсем не так, — сказала брюнетка, подойдя к моему столику, — этот Кощеенко своей хвалебной песнью по ошибке призвал нетеру. Мы испугались, что у вас проблемы.
Я не спускал с ее глаз, и меня мало волновало, будто со стороны это выглядело так, словно Юля Шаулина влюбилась в девушку. В первую очередь я видел в Баст богиню, спасшую меня от смерти. И во вторую. И в третью. И так далее.
— Кстати, спасибо, что пришли, — учтиво улыбнулся я, — мне нужно будет показать вам одну женщину. Ночью.
— Хорошо, Неб, — шикнула Баст, — но только сегодня. У нас много работы в Москве.
Пока мы разбирались с непрошенными гостями, вечно молодой пятнадцатилетний капитан не позволял празднику сорваться:
— И вот сегодня морской бал, преславный наш Нептун созвал…
— Только не зовите Нептуна на это недоразумение, — закрывая рот рукой, хохотала чуть ли не вслух Баст, — устроившись неподалеку от музыки под березой.
Да, представляю, как разгневается настоящий бог, если узнает о таком странном детском празднике, к тому же со стихами Паршивича.
Пока старик читал хвалебные речи древнеримскому божеству, Себек в обнимку с Кощеенко-ундиной вышли на берег. Покровитель фараонов набалтывал начальнику на ухо, что он, дескать, фотограф, которого заказали родители одной девочки из четвертого отряда, и что он хотел снять праздник с разных ракурсов. Кощеенко, казалось, повелся. А как же, у богов есть немалые способности уговаривать людей. Они и не заподозрят, что произошло нечто из ряда вон выдающееся.
