На противоположной стороне зала стоял послушник с кувшином тёмно-красного вина. У неё же была вода. Когда один из служителей хотел пить, то поднимал глаза или сгибал палец, и кто-то из них или оба подходили и наполняли его чашу. Но большую часть времени они стояли в бесплодном ожидании какого-нибудь знака.
«Я вырезана из камня, – напомнила она себе. – Я статуя, как Морские Владыки, что выстроились вдоль Канала Героев».
Вода была тяжёлой, но руки девочки были сильными.
Жрецы говорили на браавосском, хотя однажды на несколько минут трое из них принялись жарко спорить на Высоком Валирийском. Слова девочка понимала, но беседовавшие говорили тихо, и разобрать что-то удавалось не всегда.
– Я знаю этого человека, – услышала она жреца с лицом чумного.
– Я знаю этого человека, – эхом отозвался толстяк, когда она наполняла ему чашу.
Но красавец сказал:
– Я доставлю дар этому человеку, я не знаком с ним.
Позже те же слова, но о ком-то другом, повторил косой.
После трёх часов разговоров и распития вина жрецы разошлись... все, кроме доброго человека, женщины-призрака и служителя со следами чумы на лице. Его щёки были покрыты мокнущими язвами, волосы выпали, в уголках глаз засохла сукровица, а из одной ноздри капала кровь.
– Наш брат желает говорить с тобой, дитя, – сказал добрый человек. – Садись, если хочешь.
Девочка опустилась на стул из чардрева с лицом из чёрного дерева. Кровоточащие язвы её не пугали. Она слишком много времени провела в Чёрно-Белом Доме, чтобы бояться фальшивых лиц.
– Кто ты? – спросил чумнолицый, оставшись с ней наедине.
– Никто.
– Неправда. Ты – Арья из Дома Старк, кусающая губы и не умеющая лгать.
– Была. Но теперь – нет.
– Зачем ты здесь, лгунья?
– Чтобы служить. Учиться. Менять своё лицо.
– Сперва измени своё сердце. Дар Многоликого – не детская забава. Ты стала бы убивать ради личных целей, для своего удовольствия. Будешь отрицать?
Она закусила губу:
– Я...
Он отвесил ей пощёчину.
От удара жгло щёку, но девочка знала, что заслужила это.
– Спасибо. – Ещё несколько пощёчин, и она, возможно, научится не кусать губы. Так делала Арья, не ночная волчица. – Я отрицаю это.
– Лжёшь. Я вижу правду в твоих глазах. Глаза у тебя волчьи, и ты жаждешь крови.
«Сир Грегор, – не могла не подумать она. – Дансен, Рафф-Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея». Заговори она, и пришлось бы врать, а он бы заметил. Девочка промолчала.
– Говорят, ты была кошкой. Бродила по улицам, пахнущим рыбой, продавала моллюсков и мидии за гроши. Ничтожная жизнь, подходящая для такого ничтожного создания, как ты. Попроси, и она вернётся. Толкай тележку, расхваливай своих моллюсков, будь довольна. У тебя слишком мягкое сердце, чтобы стать одной из нас.
«Он хочет отослать меня».
– У меня нет сердца. Лишь дыра. Я убила много людей. Я могла бы убить тебя, если бы захотела.
– Это было бы тебе приятно?
Она не знала правильного ответа.
– Возможно.
– Тогда тебе здесь не место. В этом доме не упиваются смертью. Мы не воины, не солдаты, не самодовольные бретёры, раздувшиеся от гордости. Мы убиваем не для того, чтобы услужить какому-нибудь лорду, набить кошелёк, потешить наше тщеславие. Мы никогда не приносим дар ради собственного удовлетворения. Мы не выбираем, кого убивать. Мы лишь слуги Многоликого Бога.
– Валар дохаэрис. – «Все люди должны служить».
– Слова ты знаешь, но для служения слишком горда. Слуга должен быть скромен и послушен.
– Я слушаюсь. Я могу быть скромнее всех.
Это заставило его рассмеяться:
– Уверен, ты станешь самой богиней скромности. Но можешь ли ты заплатить цену?
– Какую цену?
– Цена – это ты. Всё, что у тебя есть, всё, чего бы ты хотела. Мы забрали твои глаза и вернули. В следующий раз заберём твои уши, и ты будешь ходить в тишине. Ты отдашь нам свои ноги и станешь ползать. Ты перестанешь быть дочерью, не станешь ни женой, ни матерью. Твоё имя станет ложью, и даже лицо будет чужим.
Она едва опять не прикусила губу, но на этот раз спохватилась. «Моё лицо – тёмный пруд, скрывающий всё, не показывающий ничего». Она подумала обо всех именах, которые носила: Арри, Ласка, Голубёнок, Кошка Каналов. Она подумала о той глупой девочке из Винтерфелла, которую звали Арья-Лошадка. Имена ничего не значили.
– Я могу заплатить цену. Дайте мне лицо.
– Лица нужно заслужить.
– Скажите как.
– Дать определённому человеку определённый дар. Можешь сделать это?
– Какому человеку?
– Ты его не знаешь.
– Я многих не знаю.
– Он один из них. Незнакомец. Не из тех, кого ты любишь, кого ненавидишь, с кем знакома. Убьёшь его?
– Да.
– Тогда к утру ты снова станешь Кошкой Каналов. Носи её лицо, наблюдай, слушайся. А мы посмотрим, действительно ли ты достойна служить Многоликому.
Так на следующий день она вернулась к Бруско и его дочерям в дом на канале. Увидев её, Бруско широко распахнул глаза, а Брея онемела от удивления.
– Валар моргулис, – поздоровалась Кошка.
– Валар дохаэрис, – отозвался Бруско.
И после этого всё пошло так, будто она никогда и не уходила.
Впервые она увидела человека, которого ей предстояло убить, позже тем же утром, когда катила свою тележку по мощёным улицам перед Пурпурной Гаванью. Мужчина был немолод, сильно за пятьдесят.
«Он жил слишком долго, – попыталась убедить себя девочка. – Почему ему должно достаться так много лет, а моему отцу – так мало?»
Но у Кошки Каналов не было отца, и она оставила эту мысль при себе.
– Моллюски и мидии! – выкрикнула Кошка, когда он проходил мимо. – Устрицы и креветки! Жирные зелёные мидии!
Она даже улыбнулась ему. Порой этого было достаточно, чтобы люди остановились и купили товар. Старик не улыбнулся в ответ, а лишь сердито зыркнул на неё и прошёл мимо, хлюпая по луже. Брызги замочили ей ноги.
«Невежа, – подумала она, глядя ему вслед. – А лицо суровое и злое».
Нос у старика был узким и острым, губы – тонкими, глаза – маленькими и близко посаженными. Волосы поседели, но бородка клинышком всё ещё оставалась чёрной. Кошка подумала, что борода подкрашена, и удивилась, почему бы не выкрасить заодно и волосы? Одно плечо у него было выше другого, отчего фигура выглядела перекошенной.
– Он дурной человек, – объявила она тем вечером, вернувшись в Чёрно-Белый Дом. – Губы у него жестокие, глаза злые, а бородка негодяйская.
Добрый человек усмехнулся:
– Как и во всех людях, в нём есть и свет, и тьма. Не тебе его судить.
Это привело её в замешательство:
