Татьяна Коростышевская - Внучка бабы Яги

— А то, — подышала я на костяшки пальцев.

Ёжкин кот, холодно-то как. И главное — всю экипировку в своих кувырканьях посеяла. Где мои рукавицы справные и шапчонка, мехом отороченная? Ау! Нетути. Эдак я при следующем кульбите и последней одежи лишусь. Я поднатужилась, сплетая морок из стелящейся поземки, случайных солнечных зайчиков, отбитых оконными стеклами, и серых теней, клубящихся в ближайшей подворотне. Бабушка могла бы мной гордиться. Притом что нити судьбы мне неподвластны, справилась я неплохо. Восхищенный возглас Глеба был тому подтверждением. Я повела плечами, привыкая к старой личине, и спросила ломким мальчишеским голосом:

— Глянь, щербинка у меня на переднем зубе имеется?

Собеседник кивнул. Ну, значит, признают меня на постоялом дворе. Надо бежать к нашим, авось гуртом придумаем, что дальше делать да куда скрыться.

В начале улицы появилась фигура прохожего. Глеб засуетился, толкнул одну из досок забора. Та со скрипом отошла, и воришка юркнул в образовавшуюся щель, поманив меня за собой. В таких местах я еще не бывала. Этот дом был заброшен много лет назад, слепые покосившиеся окошки и облупившиеся стены были тому подтверждением. Под ногами хрустел хозяйственный мусор — рассохшиеся дверные рамы, мебельные деревяшки, осколки посуды. Усталость навалилась неожиданно — видать, кураж отступил, оставив после себя пустоту. Эх, сейчас бы к бабушке в Мохнатовку, прикорнуть под теплым печным бочком, взвару сладенького похлебать… Опасаясь пропороть себе ногу каким-нибудь ржавым гвоздем, я пробиралась через эти рукотворные курганы. Мы уселись на крыльце, укрывшись от ветра. Внутрь руины я решила не соваться, не хватало еще, чтоб перекрытие какое на головушку упало. И так вон перед глазами все кружится, да и тошнота подступила — видно, дорого мне последняя волшба далась.

— Куда ты меня привел?

— Схрон у меня тут, — пояснил суетливо мальчишка. — Сейчас переждем чуток, а потом к нашим тебя отведу, надо ватагу объяснить, чего без крама возвернулся.

— Да ты, оголец, совсем ополоумел? — уперла я руки в бока. — Мало того что обворовал меня, так я еще и перед начальством тебя защищать теперь обязана? Или ты надеешься, что я с тобой на дело пойду? То-то тебя ведовство мое зацепило! Для того и от дружинников спас?

— Тебе жалко, да? — всхлипнул воришка. — Сама-то не без греха… А у меня, может, последняя проба была, выгонит меня атаман, не поморщится.

Пацан широко, по-лягушачьи открывал рот, по лицу бойко катились горошины слез.

Да уж, положеньице. По уму-то, конечно, надо было гордо удалиться, оставив воришку самого разгребать свои неприятности. Только когда это я по уму поступала? Чего-то так сразу и не упомню.

— А ты, значит, в воровском деле новичок?

— Деревенский я, — всхлипнул Глеб. — Папка с мамкой в том году померли от черной хвори иноземной. Хату-то нашу вещуны спалили, чтоб дальше зараза не пошла. Я в клетушке за банькой в беспамятстве лежал, меня и не заметил никто. Как жар спал — выполз на свет, а на месте дома — пепелище. Поначалу по дорогам скитался, хотел на каком-нибудь хуторе помогать устроиться, да какой из меня работник. Вот так вот до столицы и дошел.

Я еще раз внимательно всмотрелась в собеседника. А ведь не врет — лицо густо усыпано оспяными шрамами. Настолько густо, что я их сперва за веснушки приняла. В рубахе пацан родился — мало кто после такой болезни выживает, а уж не слепнут вообще единицы. Как же ему помочь? Ведь даже если я из своих невеликих запасов денежек ему отсыплю, ни к чему хорошему это не приведет. Подельники же отберут, еще и прибьют для надежности.

— Слушай, — решила я, — нечего тебе в банду возвращаться. С твоим счастьем уже через седмицу без рук останешься.

— Куда ж деваться? — с надеждой спросил мальчишка.

— Со мной пойдешь, а там решим, к какому делу тебя можно приспособить. Знаешь Антипов постоялый двор у рыночной площади?

Глеб кивнул.

— Если разделимся, двигай туда, спросишь швабского барона фон Кляйнерманна, скажешь, что от меня…

— Барона!.. — присвистнул пацан восхищенно. — Полюбовник твой, что ли?

— Вот ведь поганый у тебя язык, — отвесила я огольцу подзатыльник. — Друг то мой, друг и соратник. Даже если со мной что случится, он тебе поможет.

— Дружинников романских боишься?

— Не боюсь, а опасаюсь. Чует мое сердце: не оставит меня Михай так просто…

За забором послышался скулеж, будто кобель какой с прогулки во двор просится. Я вскочила и привычно начала ворошить мусор в поисках хоть чего-то, что могло сойти за оружие. Ёжкин кот, жива останусь — обязательно в обычай возведу ножичек за голенищем таскать. На такой вот аховый случай. Глеб наблюдал за мной со все возрастающим недоумением.

— Ты чего кипешишь? Это ж собаки бродячие — их тут с десяток обретается.

— Неужто в твоем селе про драконью стаю слыхом не слыхивали?

— Вовкудлаки! — ахнул Глеб, совсем с лица спав от испуга. — По следу нашли… Драться будем?

— А то, — воинственно потрясла я в воздухе черенком от лопаты. — Ты давай, мчи к моим друзьям, а я тут сама управлюсь. Другой-то ход какой знаешь?

Мальчишка, успокоенный моим уверенным тоном, кивнул:

— Ну держись тут, Лутоня. Подмога скоро будет.

И только я его и видела. Держись… Ага, как же! А покусают, буду на полную луну выть да коров до смерти драть. Охохонюшки… И за каким драконом я мороком баловалась? Во-первых, бесполезно, запах-то свой я изменить не смогу; а во-вторых, сил потратила уйму, и, как теперь выясняется, все зря. Но оставлять на прикрытие пацана, а самой бежать — вообще глупо. Ищут-то меня, за мной и в погоню бросятся.

Я подняла лицо к небу, вдыхая полной грудью, готовясь дорого продать свою свободу. Холодное зимнее солнышко будто в щеки расцеловало меня, бедовую. За спиной раздался грохот. Деревянная вывеска сорвалась со стены и спланировала прямиком мне под ноги. Хорошо еще саму не пришибла. Без особого любопытства я на нее взглянула. Крученые червячки буковок никак не хотели складываться во что-нибудь понятное. Но чуть ниже иностранной надписи обнаружились привычные рутенские письмена. То, что мне удалось разобрать, повергло меня в ступор. И поэтому, когда во двор, отодвинув знакомую доску и громко принюхиваясь, протиснулся потрепанный Михай, активного сопротивления он не встретил. Я просто разревелась, бросив в его сторону так и не пригодившееся мне оружие.