Заметив Багрова, она метнулась к нему. Матвей полулежал, опираясь на локоть, и отрешенно, плохо узнавая, смотрел на Ирку. Мир медленно собирался из осколков.
– Я точно чувствовала! Ну просто как знала! – воскликнула Ирка со слезами.
Корнелий так расхохотался, что уронил сначала флейту, а потом и очки. Поднял и то, и другое, после чего флейту уронил еще раз, а очки больше не ронял.
– Обожаю женскую интуицию! После того, как тебе свалится на голову кирпич, женщина непременно скажет, что вещее сердце подсказало ей это еще вчера!.. А сны снились так еще неделю назад! Одно непонятно: с какой радости она потащила тебя мимо стройки, когда ты преспокойно сидел дома с книжкой и даже не собирался выпираться из дома?
Ирка не ответила. Она вообще не слушала, что он там лепечет. Чувство вины глодало ее, как сто тысяч мелких голодных крыс. Ирка схватила Эссиорха за запястье.
– Он будет жить? Скажи: будет? Только не скрывай ничего: мне нужно знать!
Эссиорх задумался. Хранители, как известно, любят честные ответы на вопросы.
– Вообще-то смерти как таковой не существует. С другой стороны, если имеется в виду физическая жизнь данного тела, тут какие-то сроки, конечно, есть, – сказал он.
– Сколько? – жадно спросила Ирка.
– Ну лет пятьдесят еще точно. В зависимости от состояния организма и при условии чуть более заботливого отношения к своей голове, – уточнил Эссиорх.
Корнелий принялся ржать, после чего Ирке оставалось только левой рукой резко рвануть его за стопу, правой придержав колено. Ойкнув, Корнелий плюхнулся на землю и, охарактеризовав Ирку не понимающей шуток истеричкой, стал искать улетевшие очки.
Прошло еще добрых пять минут, прежде чем Багров окончательно оправился от удара и сумел рассказать, как все было.
– Вы-то откуда здесь? – спросил он.
– Да, в общем, оттуда и появились, что вы охраняете. К сожалению, едва не опоздали, – с улыбкой пояснил Эссиорх.
Ирка решила, что пришла пора брать быка за рога.
– Может, ты все-таки перестанешь играть в тайны мадридского двора и ясно скажешь: что именно мы охраняем? А то сначала Фулона мудрит, потом ты!.. Если уж и темные знают, то от кого вообще секрет? – спросила она с негодованием.
Эссиорх смущенно закашлялся, в нерешительности поглядывая на Корнелия.
– Видишь ли… Тут не все так просто. Есть истины, которые не познаешь раньше, чем до них дорастешь. До этого же момента даже и говорить о них не следует.
– Хочешь сказать: я не доросла?
Эссиорх уклонился от прямого ответа.
– Ты что-нибудь видела? Я имею в виду: видела ли ты хоть что-нибудь сама? – спросил он осторожно.
– Да, – подумав, ответила Ирка.
Эссиорх вновь посмотрел на Корнелия. Тот недоверчиво вытянул губы.
– Где? Там, где я стою? Точнее, ползу! – сказал он и, наконец найдя очки, на четвереньках отбежал в сторону.
Ирка осмотрелась.
– Нет, гораздо дальше. Здесь! – уточнила она, решительно вставая туда, где ночью зажегся сияющий квадрат.
Эссиорх и Корнелий уставились друг на друга.
– Все верно! – сказал Эссиорх.
– Ну разве я не говорил многократно, что все женщины гении, а которые не гении, тем попросту надоело ими быть! – завопил Корнелий. – Конечно, она видела! Это был большой сверкающий камень размером примерно с меня, не так ли? Не то чтобы рубин, но красноватый такой, вроде рубина – так, да?
Ирка удивленно моргнула.
– Камень? Почему камень? Мне показалось, что это была лестница!
Люди – совмещающиеся сосуды. Злоба одного мгновенно ощущается другими и становится их собственной. Даже скрытую злобу не спрячешь. Так же и свет становится светом тех, кто рядом, при условии, что в первое мгновение ты не позволишь мраку и недоверию захлестнуть твой огонек.
«Книга Света»
– Ждать нэ надо? – сипло спросил Мамай.
Сегодня он был на желтой «Волге» с шашечками, непрерывно колотил по гудку, орал в окно на медлительных прохожих, вытряхивал под колеса пафосных внедорожников переполненную пепельницу и всю дорогу слушал шансон. Меф готов был поклясться, что более кондово-правильного водилы в этот час не отыскать было во всем Питере.
С другой стороны, зорко-умная Дафна уже в самой этой сверхдостоверности усматривала фальшь и натяжку. Как только некая форма или психологический тип становятся настолько ясными, что легко и охотно поддаются пародированию, это верный признак того, что в самое ближайшее время этот тип или форма исчезнут совсем. Жизнь, как и литература, не любит исследованных ходов.
– Ждать не надо. Потом лучше еще раз приедешь, – сказал Меф.
– Точна нэт? Ну на нэт и суд тоже нэт!
Высунув в окно свою круглую, точно у раздобревшего кота, голову, хан точным плевком убил воробья и, газанув, исчез в бензиновом облаке. Вслед за Депресняком Меф из любопытства подошел к воробью. От того осталось немного – несколько перьев и хвост.
– Знаешь, чем он плюет? – спросил он.
Даф не знала и знать не хотела. Физиологические подробности были ей мало интересны.
– А вот и напрасно. Калибр 7,62, да еще со смещенным центром!
Меф поднял голову навстречу моросящему дождю. Прямо перед ними тянулся длинный, геометрически неправильный дом с арками. Он то приближался к Каменноостровскому проспекту почти вплотную, то странным зигзагом от него отползал.
– Ты уверена, что это тот самый дом? – спросил он с сомнением.
– Вообще-то адрес записывал ты, – напомнила Даф.
– А-а! Ну тогда тот самый! – сказал Меф и изо всех сил попытался припомнить, называл ли ему Ромасюсик номер подъезда и квартиру.
Пока он припоминал, где-то высоко окно вдруг брызнуло осколками. Прямо к ногам чудом отскочившего Мефа в стеклянном ливне упал и разлетелся вдребезги тяжелый горящий стул. Депресняк зашипел. Дафна схватилась за флейту. Из разбитого окна пятого этажа высунулась шоколадная физиономия Ромасюсика.
– Кукусики! Мы тута!
– Ты что, сдурел? – закричал на него Меф.
– Это не я! Это Прашечка захотела показать, в какой мы квартирке! Она беспокоится, что вы потеряетесь! – донесся извиняющийся голос.
Убедившись, что стекла уже перестали сыпаться, Меф перешагнул через стул. Обломки его догорали.
– Она очень заботливая, ты не находишь? – спросил Меф.
– Она действительно заботливая. Просто не всегда понимает, каким образом заботливость правильно проявлять, – отвечала Даф, раз и навсегда взявшая себе за правило всегда говорить о Прасковье и вообще обо всех людях исключительно хорошее.
Они как раз подходили к подъезду, когда оттуда вышел высокий парень примерно тех же лет, что и Буслаев. Меф, не знавший кода, подбежал и придержал дверь ногой. Парню это не понравилось, и он что-то пробухтел на тему, что не нанимался тут всяким двери открывать.
