— Похоже, тебе многое известно. Сколько тебе лет?
— Двенадцать. В сентябре исполнится тринадцать. Но для того, чтобы узнать о Камлахе и Вортимере, большого ума не надо. Я слышал об этом от него самого.
— Ну надо же, клянусь Быком?! А что ты еще слышал?
— Довольно многое. Я всегда путался под ногами. Никто меня не замечал. Но моя мать решила удалиться от мира в обитель Святого Петра, и теперь моя жизнь не стоит и ломаного гроша. Вот почему я смылся.
— К Вортигерну?
— Не знаю, — честно ответил я. — Я об этом не думал. Возможно, в конце концов я попал бы к Вортигерну. Из кого мне выбирать? Есть только он и эти сакские волки, что так и будут раз за разом вцепляться в горло нашей Британии, пока не порвут ее на части и не проглотят целиком. Кто есть еще, кроме них?
— Хотя бы Амброзий, — сказал Маррик.
— Ах да, Амброзий, — рассмеялся я. — Я думал, что ты говоришь всерьез. Я знаю, что вы прибыли из Малой Британии, это слышно по вашему говору, но…
— Ты спрашивал, кто мы такие. Так вот, мы люди Амброзия.
Повисла тишина. Только тут я заметил, что берега реки исчезли. Далеко впереди к северу мелькнул свет — огонь на сторожевой башне. Дождь, стихший еще некоторое время назад, перестал совсем. Похолодало, ветер с берега гнал по морю крутую зыбь. Лодка клевала носом и раскачивалась, и я почувствовал мерные позывы тошноты, предвестники морской болезни. Крепко сцепив руки на животе, стараясь одновременно согреться и остановить подкатывающую к горлу тошноту, я резко спросил:
— Люди Амброзия? Так значит, вы все же шпионы? Его шпионы?
— Скажем лучше, верные люди.
— Выходит, это правда? Правда, что он выжидает в Малой Британии?
— Да, это правда.
— И вы направляетесь туда? — Я с ужасом поглядел на него. — Неужели вы думаете, что можно доплыть туда в этой утлой лодчонке?
Маррик засмеялся, а Анно кисло произнес:
— Возможно, нам придется в ней плыть, если корабль ушел.
— Какой корабль окажется зимой в этих местах? — вопросил я. — В такую погоду в море не выходят.
— Выходят, если хорошо заплатить, — сухо ответил Маррик. — Амброзий заплатил. Корабль будет на месте. — Его большая рука почти дружелюбно опустилась на мое плечо. — Пусть тебя это не беспокоит, я хочу еще кое о чем узнать.
Я скорчился, обхватив живот и стараясь набрать в грудь побольше холодного чистого воздуха.
— Ну да, а я о многом могу тебе рассказать. Но если вы собираетесь выбросить меня за борт, мне нечего терять, правда? С тем же успехом я могу и молчать обо всем, что мне известно… или проверить, заплатит ли Амброзий за эти сведения. Вон ваш корабль… Вы, наверное, ослепли, если не увидели его до сих пор. А теперь оставьте меня в покое — мне худо.
Послышался сдавленный смех.
— А ты смелый, надо отдать тебе должное. И действительно, корабль на месте, теперь и я его ясно вижу. Что ж, учитывая, кто ты есть, мы, пожалуй, возьмем тебя с собой. Есть на то и еще одна причина: мне понравилось, как ты говорил о своем друге. Твои слова звучали вполне правдиво. Значит, и ты можешь быть преданным? К тому же у тебя нет причин хранить верность Камлаху или Вортигерну. Способен ли ты преданно служить Амброзию?
— Скажу, когда его увижу.
Удар кулака отбросил меня на дно лодки.
— Пускай ты и принц, но потрудись говорить о нем с подобающим почтением. Много сотен людей считают его своим королем по праву рождения.
Я с трудом сел, и меня вырвало. Совсем близко послышался тихий оклик, и спустя мгновение мы уже покачивались в тени корабля.
Если он настоящий человек, то этого будет достаточно.
Корабль был небольшой, но вместительный и низко сидел на воде. На борту не светилось ни одного огня, и корабль казался призрачной тенью в морской тьме. На фоне несущейся по небу тучи, которая была лишь немного светлее черного неба над головой, я видел лишь, как раскачивается верхушка мачты, что вызвало у меня новый приступ тошноты. Оснасткой корабль походил на купеческие суда, по торговым делам заходившие в Маридунум при благоприятной погоде, но все контуры и линии корабля показались мне более чистыми, как будто построен он был ради быстрого бега.
Маррик отозвался на отклик, и с борта змеей спустился канат. Анно тут же подхватил его и привязал лодку.
— Давай же, пошевеливайся. Сможешь взобраться по веревке?
Каким-то образом мне удалось стать на ноги в раскачивавшейся лодке. Промокший канат плясал и дергался у меня в руках. Сверху раздался нетерпеливый голос:
— Поторапливайтесь. Нам повезет, если вообще удастся добраться до дому в такую погоду.
— Лезь наверх, порази тебя гром, — выругался Маррик, грубо подталкивая меня. Этого оказалось достаточно. Мои потерявшие чувствительность руки соскользнули с каната, и я повалился назад в лодку. Свесившись через борт, пока меня выворачивало наизнанку, я хватал воздух широко открытым ртом: в тот момент меня совершенно не заботило, какая судьба ожидает меня самого или даже дюжину пусть самых славных королевств. Если бы меня пырнули ножом или швырнули за борт, то и тогда я, наверное, не обратил бы на это внимания, хотя, возможно, и приветствовал бы смерть как избавление от мук. Я просто висел на борту лодки словно узел мокрого тряпья и избавлялся от содержимого своего желудка.
То, что произошло потом, я помню очень смутно. Разные голоса сыпали проклятиями, и вроде бы Анно настойчиво советовал Маррику не ввязываться в неприятности и выбросить мальчишку за борт. Но меня все-таки сгребли в охапку и каким-то образом передали наверх, в протянутые руки, которые втянули меня на корабль. Потом кто-то протащил меня вниз и там бросил на какое-то подобие постели, поставив рядом со мной ведро с водой и открыв люк, так чтобы холодный ветер обдувал мое залитое потом лицо.
Полагаю, плавание заняло дня четыре. Море было действительно бурным, но вскоре мы ускользнули от надвигавшегося шторма, и корабль, поймав ветер, набрал скорость. На протяжении всего путешествия я лежал внизу, у самого бортового отверстия, благодарно завернувшись в одеяла и не отваживаясь поднять голову. Спустя некоторое время мне полегчало, но сомневаюсь, что я был в состоянии пошевелиться, и, к счастью, никто меня и не заставлял. Лишь однажды ко мне спустился Маррик. Помню я об этом смутно, словно это было во сне. Осторожно переступив через груду старых якорных цепей, он подошел к тому месту, где я лежал, и, склонившись, какое-то время недоуменно всматривался в меня. Потом он покачал головой:
— Подумать только, я считал, что удача нам улыбнется, если мы возьмем тебя с собой. Видно, надо было все-таки отправить тебя за борт и тем самым уберечь себя от массы неприятностей. Думаю, тебе и рассказать-то мне больше нечего, а?
