Зато вода неожиданно оказалась теплой, как молоко, и шелковисто-мягкой — и такими же шелковистыми были наглаженные камни под босыми ногами. Инглорион уперся ладонями в мокрую скалу, скользкую от медного налета, подставил лицо воде и замер. Что-то это ему напоминало, восхитительно-приятное и стыдное одновременно, но воспоминания ускользали, стекали со струями воды, дробились о камни, оставляя тупую боль в груди. «Когда-то очень давно было что-то очень хорошее, — думал эльф. — Бездна лет прошла… двести? Триста? Я не помню и это хорошее тоже забыл… какая жалость…»
Смотреть на собственное тело не хотелось. Во-первых, оно выглядело вовсе не должным образом — на боку громадный сине-черный кровоподтек, который не хотел исчезать, вдоль бедра длинная ссадина, на локтях тоже ссадины, которые в других обстоятельствах уже давно пропали бы… а во-вторых, без одежды Инглорион казался себе… слишком человеком. Зачем же эльфу эти животные черточки? Ведь просто — пачкающая телесная низость и грязь…
Эльфы не купаются прилюдно, вероятно, потому что каждый из них в глубине души стыдится собственных человеческих черт. Нагота — это вообще довольно противно. Никто в Пуще не раздевался донага на памяти Инглориона. Он, закрыв глаза, попытался вспомнить, купался ли он вообще когда-нибудь под открытым небом — и не мог. Может, никогда? Откуда же эти кусочки знакомых ощущений? Может, из снов?
Сквозь шум воды Инглорион услышал голос орка:
— Тряпки будешь стирать?
Эльф, не оборачиваясь, пожал плечами. Он не умел стирать одежду. Он видел, как это делают люди, но понятия не имел, откуда чистая одежда берется в Пуще. Вероятно, это одна из бесчисленных эльфийских возможностей, чародейских, но при том настолько естественных, что никто из обитателей Пущи даже не задумывается о ее источнике. Одежда всегда идеально чиста и свежа — потому что так правильно. Оружие и украшения всегда сияют. Чертоги всегда светлы — какая, в конце концов, разница, кто зажигает эти свечи, которые не коптят и горят ночь напролет дивным лунным огнем! В трапезной воинов всегда есть еда — и это сливки, масло и мед, вино, белый хлеб и фрукты, и посуда светится чистотой, а кто приносит все это туда и откуда оно берется, до того Инглориону нет дела. В Пуще всегда так — и никак иначе, вероятно, это тоже светлейшая эльфийская магия.
Инглорион вспомнил, что, покидая чертоги Государыни, когда нужно было доставить письма союзникам или выполнить какое-нибудь поручение, он замечал, как сапоги покрывает тонкий налет пыли, а безупречная одежда пачкается и тускнеет. Вне Пущи мир враждебен и грязен, думал он, избавляясь от испорченного костюма по возвращении домой. Человеческий мир станет совершенным, только когда эльфы с помощью лучших из людей наконец избавят его от Зла. Вот когда Свет окончательно победит, тогда сами собой исчезнут и грязь, и болезни, и старость, и смерть — и везде будет, как в Пуще. Сплошной праздник. Бесконечное веселье, осиянные чертоги, пение, музыка и танцы, соревнования стихотворцев, визит Государыни, снова пение и танцы, пир, сон, легкий, как облако, — и снова танцы, пение и стихи, веселье, красота, мерцание золота и шелков, смех, тело кажется невесомым, луна-солнце, луна-солнце, луна-солнце…
Орочьи лапы выдернули Инглориона из воды и из прекрасных воспоминаний так грубо, что он приложился коленом о камень. Паук встряхнул его за плечи, а эльф оттолкнул тварь изо всех сил. Вероятно, ярость изрядно отразилась на его лице, потому что Паук отпрянул.
— Не смей ко мне прикасаться! — рявкнул Инглорион, задирая подбородок. — Убери свои мерзкие лапы!
Орк усмехнулся.
— У тебя губы синие, — сказал он спокойно. — Лето кончается, холодает. Скоро вечер. Ты заболеешь, если будешь так долго торчать в воде. Одевайся.
И вдруг, как-то рывком, Инглорион ощутил, насколько замерз. Его мелко затрясло, он начал торопливо натягивать одежду, не умея быстро напялить ее на мокрое тело, путался в рукавах, путался в штанинах, озноб пришел такой, что зубы лязгали. Рванул свежий ветер, хлестнув наотмашь, как ледяным хлыстом, до острой боли.
Инглорион беспомощно оглянулся. Паук загородил его от ветра спиной, и стало чуть теплее. Эльф присел на корточки, обнимая себя руками, тщетно пытаясь унять дрожь — и тут орк уселся рядом, обхватил эльфа лапами и прижал его спину к своей груди.
Инглорион инстинктивно дернулся, чтобы освободиться, но вдруг ощутил, насколько орк теплее всего вокруг. Паук был горячий, как пес, — и дрожь ушла вместе с раздражением и злобой. Не раб Зла, не создание Тьмы, не монстр и не тварь — живое тепло, которое помогло Инглориону согреться. И все.
Эльф даже не подумал, насколько это, в сущности, противоестественно. В этот момент он физически понимал, что заставляет орков держаться настолько близко друг к другу. Он снова почувствовал себя живым, и в этот раз уже не было настолько больно и тоскливо, как раньше.
«Похоже, — подумал он, — живым существам иногда нужно держаться вместе», — и поразился новизне мысли.
— Жаль, что у тебя нет плаща, — сказал Инглорион вслух.
— Не думал, что тебе понадобится, — отозвался Паук.
От его дыхания на шее у эльфа поднялись дыбом волоски. Инглорион дернул плечом и совершенно бессознательным жестом отмахнулся, шлепнув орка ладонью по носу:
— Сделай милость, отодвинься! Это уже неприятно.
Паук тут же ответил тычком в бок:
— Подумаешь, неприятно! Не подохнешь.
— Да отпусти же меня! — возмутился Инглорион, сам не заметив, насколько интонация вышла орочьей, без малейшей нотки эльфийского высокомерия. — Вцепился, как плющ в скалу! — И врезал локтем, куда вышло.
— Ты согрелся, — сообщил Паук с насмешливой удовлетворенностью, пнув эльфа между лопаток, отчего тот на миг плюхнулся на четвереньки. — Теперь тебе плащ не нужен.
Инглорион подумал, что положение должно было бы показаться дико унизительным, но вышло почему-то чудовищно смешно. Он не удержался и хихикнул, отряхивая ладони:
— Как ты восхитительно любезен!
— Наконец-то ты это признал.
— Орки — потрясающе скромные создания, — саркастически заметил Инглорион, приводя в порядок одежду.
— А еще красивые и умные, — кивнул Паук, ткнув эльфа в плечо. — Не то что некоторые.
— С пленными моего статуса необходимо обращаться вежливо. — Инглорион замахнулся, но орк увернулся от оплеухи. — Придется учить тебя хорошим манерам.
— Кто кого еще научит! — хрюкнул Паук. Его пинок попал в цель, и Инглорион на миг задохнулся. — Видали мы таких учителей!
