Обиженная старухня испустила вопль, полный такой злобы и ярости, что Оболенский едва не кувыркнулся с камня!.. Правда, быстро овладел собой и даже нашёл в себе силы подразниться:
– Ну и чего подпрыгиваем, пупсик? Надеешься на групповуху в моём лице – так я себя вычёркиваю. Ты уж как-нибудь сама, призови фантазию на помощь, ты ведь девочка с опытом, столько лет в пустыне одна, тушканчики и суслики не в счёт – у них калибр маленький…
Видимо, старушка поняла всё – у них на Востоке вообще тётки ушлые и с пониманием. Набитых дур мало, то ли не приживаются, то ли профессионально косят под умниц. А это уже немало, согласитесь…
– Уй, плохой мальчишка! Почему так сказал о пожилой женщине? Я тебя зачем хочу – я тебя кушать хочу, хи-хи… А ты о чём подумал зря?!
– Я… думал, это вы подумали… – разом смутился Лев, но тут же резво опомнился: – Отвали, маньячка антикварная! Всё равно не хочу, чтоб меня ели!
– Охти ж мне, да кто ж тебя спрашивает-то, мила-а-ай… – практически по-русски всплеснула руками Кирдык-аби, взмахнула проверенным зубом, и… он разлетелся на куски от такого удара о говорящий валун! Бабка всхлипнула…
– Что, протез накрылся? М-да, хреновенькие вставные челюсти делают ваши местные стоматологи, – сочувственно поддержал Лёва-джан. – Надеюсь, хоть медицинский полис не просрочен, а то обычно с этим строго, у-у…
Старуха пару секунд сидела в тихом отупении, сбивчиво пульсируя глазками, потом ступор прошёл, она бодро вскочила на ноги, ухватилась за второй зуб, с рычанием вырвав и его!
– Ну ты мазохистка-а, – уважительно раздалось с вершины валуна, – чтоб в одну ночь сама себе такое, два раза, без обезболивания… Бабуль, ты – профи!
– Всем кушать надо, – словно бы давая установку самой себе, определилась старушка, и дело пошло на лад. – Хи-хи…
Грузный валун содрогался от её ударов, каменная крошка летела во все стороны, запах пота резал вдох, а задумчивый русский парень, закинув ногу на ногу, сидел себе надутый как индюк в ожидании неизбежного конца. Хотя правильнее было бы сказать, уже довольно поздноватой развязки этой истории… Но ведь и затянутость рассказа определяется не авторской волей объёма ради, а исключительно разницей физической плотности материала. Можно ещё сказать, «сопроматом», то есть камень плотнее дерева, рубится хуже – повесть, соответственно, дольше, вот такие дела…
Валун рухнул неожиданно. Успевший придремать Оболенский хлопнулся вниз, ничего, правда, не сломал, но песку наглотался. Ведьма, умотанная вконец, просто плюхнулась рядом, кое-как, со скрипом вытянула ноги…
– Ефть будефь? – отплёвываясь, спросил Лев.
– Ефстефстфенно, хи-хи… – отчаянно шепелявя, подтвердила бабка, – тока жуп на мефто фстафлю…
– Сисясь, как же, фстафится он. Фигулю не хофефь?
– Фай тот, фмотри, о нетоферсифый! – утомлённая, но целеустремлённая старушка попыталась резко втиснуть зуб на прежнее место, но… От одного нажима он рассыпался на пригоршню зловонных осколков!
– Фто и слетофало офитать, – наставительно объявил образованный россиянин. – Сем бутем меня ефть?!
– Несем… фай мэ.
– Фот и я о том фе…
Над пустыней просыпался холодный розовый рассвет. Первые лучи ещё робкого солнышка озарили угли давно потухшего костерка, поломанную хижину, разбитый колодец, срубленную чинару, поваленный валун – полную разруху и разгромление маленького островка жизни очень одинокой женщины. Сама престарелая ханум, злая и голодная, тихо плакала над потерей последних зубов, а утешал её Багдадский вор – Лев Оболенский. У него была добрая душа…
… – Так ты её не тронул?
– В каком смысле?!
– Пошёл в задницу! Я серьёзно спрашиваю. Мне, как писателю, необходимо знать… То есть где-то далеко в пустыне жила-была, скрываясь от органов правосудия, опаснейшая людоедка-рецидивистка. Ты её, можно сказать, обезвредил и?! И всё, что ли?
– Андрюх, а ты от меня чего хотел? Воровать у старухи нечего, а на предмет всего прочего так моя фамилия не Раскольников! Мы с ней потом неплохо поболтали, кстати… Знаешь, оказывается, беззубые ведьмы становятся очень общительными!
– Значит, ничего не сделал… Это минус, Лёв, большинство читателей любят фэнтези с кровью.
– Ну и какие проблемы? Напиши, что я её там же и замочил, отплясал на костях, тело зарыл, колодец засыпал, всё поджёг и ушёл с суровым лицом, как полный Рэмбо!
– Не поверят…
Хотя что уж там, написал бы – поверили. Полюбовный роман читателя и писателя всегда складывается сложно, с взаимными обидами и упрёками, взлётами чувств и полным падением интереса друг к другу. Причём каждый однозначно воспринимает правым только себя.
Читатель вечно лезет с советами, чего-то требует, доказывает, нудит… Словно, купив книжку писателя по рыночной цене, он навеки приобрёл указанного автора в своё пользование и вправе отныне единолично диктовать ему свою волю и своё видение литературы. Писатель тоже не остаётся в долгу, чисто по-чеховски зациклившись на том, что «публика – дура, пипл – хавает, бабки – капают…».
Любые попытки компромисса, равно как и третейского суда (кто прав? кто не прав?!), во веки веков ни к чему путному не приводили. С другой стороны, эти два антагониста так или иначе, а всё равно обречены как-то сосуществовать вместе. Ибо одно, по сути, невозможно без другого и наоборот… Так что закончим лирическо-философское отступление на бравурной ноте и вернёмся к нашим баранам. Вернее, к одному…
От исчезновения одной-единственной женщины в мире не остановится ничего, кроме сердца одного-единственного мужчины…
В. Шекспир
Потомственный русский дворянин, гражданин современной России, не уловимый никем Багдадский вор Лев Оболенский бодро шёл по пустыне в новых тапках, пёстрой тюбетейке на голове, с кожаным мешком за плечами. В мешке бултыхались кувшин с водой, пара лепёшек, козий сыр и облепленные крошками козинаки. Старая ведьма основательно собрала его в дорогу, указав маршрут и пеленг относительно собственной тени. То есть, по идее, часа через два он должен был выйти на караванную тропу.
Он на неё и вышел, бодрый, взмыленный как лошадь, но твёрдо стоящий на ногах и уверенный в завтрашнем дне. Неспешный караван пришлось ждать недолго, но те, кто пришли, заявились с другой стороны и направлялись в Багдад. Они с удовольствием послушали Лёвин трёп о последних событиях в городе, оставили ему немного баранины и кусок халвы, а потом двинулись дальше.
Наши (то есть Ходжа, Ахмед и Рабинович) изволили прибыть скорее уже к обеду. Оболенского встретили, как покойника… Нет, не в смысле воскресшего зомби, а с радостью и слезами, ибо друзья уже похоронили исчезнувшего в пустыне голубоглазого внука популярного стихотворца… Лев даже собирался по-товарищески отвесить обоим подзатыльники за столь скороспелые «похороны» своей царственной особы, но тут выяснилось, что Джамиля в караван не пребывала. Вот здесь стоило впервые встревожиться по-серьёзному…
