— Чем это ты занят? — угрюмо спросила она, Оливия была сама на себя непохожа: растрепанная, с немытой головой, в грязной футболке и замызганных кроссовках.
— Слушай, а почему ты больше не красишь волосы? Ну, как раньше? — спросил Чарли, поднимаясь с четверенек и отряхивая колени. — Такие были потрясные прически! И цвет!
— Не твое дело, — буркнула девочка. — Отвечай на вопрос.
Чарли вздохнул:
— Пуговицу ищу. Хочешь помочь? Оливия начала ворошить траву носком кроссовки.
— А зачем ее искать? Пришей другую.
— Это не простая пуговица, — важно сказал Чарли. — Это, как его, вещественное доказательство. Только мы пока не знаем — чего именно. Билли нашел ее дома, ну, у новых приемных родителей, а Габриэль… вроде как проанализировал. Сама знаешь, как он это делает. Но он мала, что выяснил, и я хочу узнать больше.
И Вы все просто двинутые с вашими фокусами-покусами! — резко сказала Оливия. — И к тому же упрямые, как стадо баранов.
Это уже были не шутки. Чарли даже попятился.
— Лив, ты же раньше нам помогала! И тебе нравились наши фокусы-покусы — что, скажешь, нет? А теперь ты сама не своя. В чем дело, может, объяснишь?
Оливия опять поковыряла траву носком кроссовки.
— Если тебе так уж интересно, у меня не получается чистить яблоки… и меня просто тошнит от магии. — Она вдруг вскинула голову и посмотрела в сторону руин. — Что это было?
— Что?
— Там, кажется, лошадь бродит, — настороженно сказала Оливия. — Я слышала фырканье.
— Ты слышала?! — Чарли воспрянул духом. — Лив, так это значит…
— Меня не интересует, что это значит! — оборвала его Оливия и умчалась, оставив Чарли в глубокой задумчивости.
Когда протрубил рожок на урок, Чарли пришлось прервать поиски. Ему хотелось, во что бы то ни стало найти черную пуговицу. Ведь, по описанию Габриэля, она принадлежала какому-то темноволосому мужчине, запертому в зеркальной ловушке. И еще Габриэль упоминал звуки фортепиано. «А вдруг этот темноволосый пленник — папа?» — думал Чарли. В прошлом году он уже показывал Габриэлю папин галстук, так что теперь надо попросить его проверить: а вдруг и галстук, и пуговица «показывают» одного и того же человека? Только вот пуговица пропала. Чарли вбежал в холл последним — в саду уже не осталось ни души. А в холле его сразу сцапал Манфред Блур, выскочивший, как из засады, из кабинета старост.
— А, Бон, ты-то мне и нужен. Пошли поговорим, дело есть, — велел он.
— Так ведь вот-вот отбой! — заупрямился Чарли. — Если опоздаю, мне влетит.
— Это дело важнее отбоя. — Манфред поманил Чарли за собой к двери в музыкальную башню. — Кроме того, я дам тебе записку для надзирательницы.
Деваться было некуда, и Чарли покорно поплелся за Манфредом по темному коридору. Когда они очутились перед книжным стеллажом, Манфред важно сказал:
— Полагаю, ты теперь знаешь, что это дверь в мой кабинет. — Он просунул руку между двумя книгами на верхней полке, что-то нажал, и дверь вместе со стеллажом отворилась. Манфред втолкнул Чарли в кабинет:
— Ты первый, Бон.
И запер дверь, отчего Чарли сразу стало не по себе. Попался! Какую подлянку Манфред приготовил на этот раз? Мальчик быстро огляделся и заметил в камине кучку пепла. В кабинете ощутимо пахло горелой бумагой. Зачем это он топил камин в такую теплую погоду?
Чарли набрался храбрости и сказал:
— По-моему, к тебе, то есть к вам, попала одна моя вещь, Манфред. То есть сэр.
— Да что ты говоришь? — криво усмехнулся Манфред. — Какая, скажи на милость?
— Такая беленькая палочка. Ее вам принес Билли Гриф.
— Ты про волшебную палочку? Не виляй, Бон, вся школа знает, что это за предмет. Что ж, я ее конфисковал.
— Почему? — возмущенно воскликнул Чарли. — Вы не имеете права!
— Очень даже имею. Ты еще будешь мне указывать! Пользоваться волшебными палочками и другими подобными предметами в стенах академии запрещено. Это новое правило, — злорадно сообщил Манфред.
От такой несправедливости Чарли просто онемел. Вернее, на языке вертелось очень много разных слов, но Чарли прекрасно понимал, что, стоит ему обругать Манфреда хотя бы одним из них, и у того будет отличный повод его наказать.
Манфред учительским жестом велел Чарли сесть на стул, а сам принялся расхаживать по кабинету, поглаживая подбородок, на котором уже пробивалась щетина. Это молчаливое хождение туда-сюда заставило Чарли насторожиться. Наконец Манфред заговорил:
— В Королевской комнате висит портрет нашего общего великого предка.
— Угу, — подтвердил Чарли, гадая, к чему клонит Манфред.
— Я заметил, что ты частенько на него смотришь.
— Правда?
— Не изображай святую простоту, Бон, — одернул его Манфред. — Еще бы тебе не смотреть на портрет. Ясно, что мы все на него поглядываем, но у тебя свои резоны, верно?
— Правда?
— Бон, я тебе человеческим языком сказал — хватит придуриваться! Ты ведь хочешь проникнуть в портрет? Хочешь? И давно бы туда пролез, если бы тебе кое-что не мешало.
— Да? — Чарли подался вперед. Значит, Манфреду известно, что на портрете маячит какая-то темная тень, которая не дает ему, Чарли, пробраться внутрь.
— А ты когда-нибудь слышал, чтобы из этой картины доносилось хоть слово? — вкрадчиво спросил Манфред, заглядывая Чарли в лицо.
Этот неожиданно мягкий тон, каким суровый Манфред не разговаривал никогда, почему-то подействовал на Чарли, и тот честно ответил:
— Слов не слышал, а звуки разные были. Там деревья шуршат и иногда дождик идет. А еще, бывает, слышится лошадиное ржание и лязг железа.
— А голос короля?
— Ни разу не слышал.
Манфред присел на краешек стола и навис над Чарли.
— А ты знаешь, почему не можешь услышать голос короля?
— Из-за тени, наверно, — предположил Чарли.
— Это не просто тень. Там, за спиной у короля, стоит его старший сын Борлат — мой предок. И теперь он вернулся, Чарли!
— Как это? — Чарли вздрогнул. — Откуда? Разве это возможно?
Ему внезапно стало страшно.
— Прадедушка Иезекииль недавно провел очень интересный эксперимент — не один, конечно, а с моей помощью и при участии твоих тетушек. Видишь ли, мы нашли кости Борлатовой лошади и, что гораздо важнее, его сердце.
— Сердце Борлата? — Чарли с трудом сдерживал тошноту.
— Именно. — Манфред наклонился еще ближе. Чарли старался смотреть ему не в глаза, а в переносицу — еще загипнотизирует, чего доброго. Но Манфред этого не заметил и продолжал: — Сердце хранилось в шкатулке, а шкатулка лежала в могиле, под надгробием, на котором была высечена буква «Б». Вообще-то честь находки принадлежит Азе. Сам знаешь, он бродит по руинам… в ночное время, ну, ты понимаешь, в каком виде он бродит. Так вот, как у всех, э-э-э, представителей этого биологического вида, у него привычка рыть землю, и он откопал шкатулку.
