Голова кружилась, в глазах еще двоилось, но вот приступы тошноты, иногда накатывающие на него, сделались достаточно редкими. Единственная проблема была в том, что он совсем не помнил, черт знает, сколько времени. Детство — есть, Крестовый поход — в наличии, Англия и Гластонберри — пожалуйста, Ливония — тоже[58]. Родители, король хунгарский Андраш, сам он тоже — хунагр готтских кровей. Каким же боком он «Вашим Величеством» сделался?
Тем не менее, Стефан решил не вдаваться в подробности, незнание чего-то могло привести к некоторым неприятным последствиям: на этом могли сыграть, кто ни попадя, пытая для себя выгоду, а ему — беду. Дюк не хотел, чтобы его использовали, пусть лучше думают о нем, как угодно, считают кем угодно, только не слабаком. В конце концов, мог ведь он каким-то боком стать королем! Тору же это в свое время удалось!
Хунгар надеялся, что память к нему постепенно вернется, об этом даже тот светоч местной медицины говорил, так что оставалось всего лишь ждать. Пожить, так сказать, «по-королевски». В первую очередь, конечно, надо было покинуть гостеприимный кров слегка ошалевших от повышенного внимания Берольда и его жены. Наградить их, да и съехать. Ведь если он король, то непременно должны иметься апартаменты, где они, короли, имеют обыкновение останавливаться.
А тут и случай представился в лице гонца действующего короля Генриха Боклерка. С сановным визитом прибыл Вальтер Мап, придворный тип, имеющий репутацию сатирика и острослова.
Как ни напрягал свою память Стефан, вспомнить его не мог. Мап при встрече почесал у себя за ухом, состроил физиономию, будто съел что-то кислое, старательно откашлялся и предложил:
— Король Вас ждет. Отплываем немедленно.
Стефан только пожал плечами, но, вдруг, вспомнив о чем-то, сказал:
— Надо заплатить за постой Берольду. Я отчего-то не при деньгах.
— Уже заплачено, — кивнул королевский гонец и вышел.
Действительно, мясника из Руана не обидели, он этого даже не ожидал. Попрощались они со Стефаном радушно, и он навсегда исчез из жизни хунгарского рыцаря, оставив о себе добрую память.
Весь путь до королевских апартаментов не занял много времени, даже косоглазие пройти не успело. Прием, оказанный Дюку, нельзя было назвать радушным.
— Не похож, ой, не похож, — сказал Генрих, вместо приветствия, оглядев Стефана с головы до ног.
— Да ладно, — фривольно махнул рукой, облаченной в тонкую кожаную перчатку, Мап. — Тот был практически идиот, его беречь надо.
— А меня беречь не надо? — спросил король.
— Ваше Величество, — сделал поклон его собеседник. — Без Вас в нынешних условиях никак не обойтись, так что — со всем рвением. Опасаться не стоит, но на все воля Творца, как говорится.
Стефан стоял подле двух беседующих между собой людей и чувствовал, что он чужой на этом празднике жизни. Или, быть может, он — человек-невидимка.
— Позвольте полюбопытствовать: о чем речь? — спросил Дюк, решив напомнить о себе. Если эти двое знают о нем несколько больше, чем он сам, то неплохо бы было кое-что выяснить. Так, с профилактической целью, приоткрыть завесу тайны прошедших дней. Или месяцев?
— Не о чем, а о ком, — чуть ли не сквозь зубы процедил Вальтер Мап, но, заметив, что Стефану такой тон пришелся решительно не по нутру, добавил. — Если Вы — Стефан, то у Вас здесь в монаршем семействе имеется двойник. Может быть, конечно, не вполне в физическом плане, но, уверен, в духовном — обязательно.
— Это как? — почти в голос произнесли король и Дюк.
— Ну, смелость, великодушие, рыцарственность — все эти привлекательные черты характера притягивают к Вам сторонников, но делают абсолютно беззащитным от врагов. А сейчас, когда к моему великому сожалению погиб принц Вильгельм, покушение на Вашу особу, в случае, конечно, удачи, ослабит позиции нашего короля. Это нужно избежать, во что бы то ни стало.
Стефан ничего не понял, но задавать вопросы и тут не стал. А король, похоже, догадался. Так ему по статусу было положено.
— Вы спаслись на Белом Корабле, вы были вместе с принцем, что само по себе уже неслучайно, в Руане вас отчего-то со всем прилежанием считают сыном Этьена Второго, воспитанником самого здравствующего монарха Генриха, то есть в нынешних условиях — вполне вероятным претендентом на престол. Нам нужен Стефан Блуаский со всей его простоватостью и военной доблестью. Все это так, не так только одно: вы — другой Стефан.
— А какой? — удивился Дюк, пытаясь побороть внезапный приступ головокружения.
— Да, вообще-то, это не совсем важно — вашу рыцарскую породу не скрыть никак. Настоящий Стефан пока будет не у дел, он уже в курсе и дал свое согласие. Это продлится недолго, так что Вы ничем не рискуете.
— Кроме своей головы, — ухмыльнулся король. — Если покушение — любое из них — окажется удачным. А попытки убрать вас будут, поэтому не принимайте близко к сердцу — здесь ничего личного. Надо спасти хорошего человека, настоящего Стефана.
— И как надолго? — озадаченный хунгар, уже поверивший на несколько дней, что он, как бы, при дворе, вновь сделался ничейным.
— Может, пару месяцев, может полгода, — пожал плечами Вальтер Мап.
— А этот, как его — народ — не заподозрит ничего?
— Толпа никогда не стремилась к Правде; она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем; кто стремится образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой[59] — сказал придворный, а король в согласии кивнул головой.
Стефан догадывался, что вообще-то выбор у него невелик, если таковой имеется вовсе. Можно, конечно, встать в горделивую позу, а потом также горделиво удалиться. Эти двое могут и не понять такого поступка, осерчают, чего доброго. А по этой причине и пристрелить не посчитают лишним, либо ножиком в спину наделить. Да и куда идти? Ни денег, ни оружия, да еще в голове одна лишь юность верховодит, потому как лучше всего помнится. Будут на него покушения? Так, предупрежден — значит, вооружен. Сам на кого хошь покушение устрою.
— Но тут имеется некоторая неувязка, — сказал король. — Даже и не знаю, как быть придется.
— Что такое? — не совсем вежливо поинтересовался Мап.
— Да жена, эта Матильда, понимаешь, Булонская — вот ведь заковырка, — досадливо наморщился монарх.
— И что же с этой заковыркой, как Вы изволили выразиться? — поинтересовался придворный.
— Папа у нее — Эсташ Третий, граф Булони, но не в нем дело, — мялся король.
