Поступление в Хогвартс удивительно изменило это замороженное состояние лучшего друга, и Тому все чаще удавалось обнаружить проявление других, более… живых эмоций на его лице, хотя Арчеру почему‑то казалось, что Гарри всего–навсего подобрал себе кучу новых масок. Наверное, в какой‑то мере Поттер был одним из самым изворотливых лицемеров на свете, только похоже он и сам этого не осознавал. Его искренность, доброжелательность и открытая симпатия притягивали людей словно магнитом, они влюблялись в него с первого взгляда, даже не понимая, что их дурачат. Том усмехнулся. Гарри действительно казался открытым и дружелюбным, эдаким хорошим, правильным мальчиком, который всех любит и понимает. Он и сам в это верил. Только вот Арчер очень хорошо научился видеть настоящие мысли и чувства друга, скрывающиеся за этой широкой улыбкой и сияющими глазами. Там не было ничего. Ни доверия, ни симпатии, ни любви, только абсолютное равнодушие, умноженное на чудовищный страх.
Гарри боялся людей. Не того, что они о нем подумают или скажут, а того, что они сделают. Он так старательно учился подстраиваться под них, что забыл о собственных желаниях и как бы Том ни пытался привить другу осознание собственного «я», Гарри продолжал заниматься удивительным самообманом, навязывая себе «правильные» мысли и чувства. Арчер ненавидел то, как его друг погребает самого себя под грудой ненужных принципов, заключив свою истинную сущность с жесткие рамки надуманных предубеждений, только вот сделать Том ничего не мог. Гарри был упрям, несгибаем и глух к чужим аргументам. Ему нельзя было навязать собственное мнение, нельзя было сломать, подстроить под себя, запугать или разрушить. Гарри умел возводить вокруг себя мир, который не причинит ему боли, по крайней мере, душевной. Он принимал на веру лишь то, что можно было выгодно подстроить в неудобную реальность и сделать её менее тяжелой, но менять её он не пытался, даже не задумывался об этом.
До одиннадцати лет, он жил в чулане под лестницей, окруженный презрением, отвращением и пренебрежением, исходящими от Дурслей в той же пропорции, что и любовь, забота и нежность, которые они дарили родному сыну. Понимая всю несправедливость и унизительность подобной ситуации, Гарри убедил сам себя в том, что это правильно и естественно, что другого он не заслуживает, потому что для него жить с таким убеждением было гораздо проще, чем осознавать истину и страдать от этого, не имея возможности изменить что‑либо. Гарри привык жить в раковине, прячась там ото всех своих страхов и переживаний.
Он никогда не боялся физической боли, относился к ней как чему‑то совершенно естественному и обыденному, но любая мелочь, способная ранить его сердце и душу повергала его в ужас. Том по этому поводу любил ехидно заметить: "Ты, Гарри, большую часть времени предпочитаешь жить, засунув голову в задницу, тебе самому‑то не тошно?" — на что друг обычно страшно обижался.
Так закрадывалась ли хоть на мгновение в головы этих очарованных его искренностью болванов мысль, сколько на самом деле места выделено для них в его душе? Видел ли хоть один из них ту непреодолимую стену вокруг его сердца? Они думают, что он любит их? Ха! Для этого нужно было сначала пробраться за все эти баррикады. Том был единственным человеком, которого Гарри беспрекословно и доверчиво впускал в свой мир, и это доверие для Арчера было дороже всего на свете, потому что в нём крылось куда больше, чем могло показаться на первый взгляд.
Ощутимый удар под ребра заставил Тома вырваться из своих размышлений и взглянуть на ухмыляющегося друга.
— Доброе утро, — поприветствовал он, — выспался?
Мальчик повел рукой по лицу, словно пытался стереть остатки сонливости, и огляделся: ученики, шумно переговариваясь, собирали свои вещи и спешили к выходу из аудитории. Поняв, что урок окончен, Том поспешил побросать в сумку тетрадь, перо и чернильницу и с максимальным достоинством прошел мимо друга, который просто излучал злорадство.
— Великий Томас Арчер уснул на уроке, — страшным шепотом вещал он, когда они выбрались в коридор. — Какой позор! Что подумают люди?
Мальчик одарил Гарри высокомерным взглядом, но веселья в глазах Поттера не убавилось.
— Я смотрю, ты сегодня просто сама жизнь да энергия, — язвительно заметил он. — Не поделишься секретом?
— Мы же вернулись в Хогвартс, — Гарри заявил это с таким видом, словно транслировал миру сакральную истину. — Есть чему радоваться.
— Ах, ну как же я не заметил, — Том закатил глаза. — Ну раз ты сегодня так солнечно настроен, то сделай милость, узнай, что у нас идёт дальше по расписанию.
Лучший друг скользнул по Арчеру насмешливым взглядом и на ходу полез в сумку за расписанием занятий, Том отвлекся, наблюдая за ним, и в итоге ни тот ни другой не успели среагировать, когда в кого‑то врезались. Точнее врезался Гарри, а Том только недоуменно моргнул и с отстраненным интересом уставился на разлетевшиеся во все стороны книги и перья. О да, столкновение вышло что надо. Арчер бросил индифферентный взгляд на рыжеволосую девчонку, которая, ойкнув, упала на колени, пытаясь разом собрать все свои вещи, Гарри, верный себе, тут же опустился на пол рядом с ней. Том закатил глаза, ну да, Поттер иногда просто сама благотворительность.
— Прости, — тем временем забормотала рыжая, которая, при ближайшем рассмотрении оказалась гриффиндорской первокурсницей и носила гордую фамилию Уизли, судя по цвету шевелюры, — я тебя не увидела.
— Ну, я тоже по сторонам не смотрел, — Гарри выдал эту свою приторно доброжелательную улыбку, от которой у Арчера тут же возникали мысли о диабете.
Услышав его голос, девчонка подняла голову и встретилась с ним взглядом, её голубые глаза широко распахнулись, на мгновение улыбка на губах Поттера застыла, а в глазах проскользнуло то усталое раздражение, что вызывала в нём эта его известность. Правда Том сомневался, что кроме него кто‑то заметил это выражение на лице друга, потому что оно исчезло так же быстро, как и появилось. Рыжая Уизли внезапно пошла пятнами и испуганно пискнула, после чего подскочила на ноги, прижимая к груди свои книжки, и умчалась в неизвестном направлении.
— Эй, подожди, ты забыла свою… — Гарри замолчал и досадливо поморщился, — тетрадь… — он запустил пальцы в волосы и недоуменно покосился на Тома. — И что это сейчас было?
— Побег с максимальным ускорением, — вежливо подсказал Арчер, Гарри раздраженно скривился и повертел в руках тетрадь.
— Что мне с ней делать теперь? Выглядит как дневник…
— Дай‑ка сюда, — Том выхватил тетрадь из рук друга и, быстро оценив её как потрепанное старое барахло в кожаном переплете, взялся за обложку, намереваясь открыть. Тут к нему подлетел взволнованный друг.
