— Я должен ехать.
— Ты бросаешь нас упырю?
— Мне нужно три дня, не больше. Я вернусь, а на это время поставлю главным Рохара. Люди его слушаются, он умный парень, хороший воин. Он справится.
— Дик, — дядя Фаля крепче сплел пальцы на отполированной до шелкового блеска рогульке, — Дик, прошу тебя, останься.
Я отступил на шаг и выпрямился. В груди у меня от чего-то пекло, в висках стучало.
— Не могу. Там мой принц.
Пауза.
Дядя Фаля пожевал губами и поморщился, словно раскусил горчичное зернышко.
— Дик, — голос старика прозвучал неожиданно мягко, — Как ты меня называешь?
— Дядя Фаля, — удивился я.
— Вот тогда я спрошу у тебя. Не как у господина кастеляна, а как у Дикени нашего. Зачем ты Дию к упырю повел?
— Потому что только она знала, где его искать. И потом, я шел не один. Я жалею, что сделал это, я не знал, что упырь ищет меня.
Надо было идти в одиночку. Надо было идти в одиночку, как предлагал Лютор.
Старик упрямо сдвинул брови:
— Дик. Слушай вопрос. Почему. Ты. Повел. Свою невесту. К упырю?
Жар из груди плеснул в лицо. Захотелось взять дяди Фалин топор и прижать лезвие к щеке.
— Мне необходимо было узнать, где Энери. Или, хотя бы, где его тело.
— Да что ты в своего принца драного вцепился! — дядя Фаля побагровел, — Я тебя о другом спрашиваю! Ты мне главное скажи — как ты мог повести Дийку к упырю?
— Я сожалею! — я тоже повысил голос, — Я тебе об этом уже говорил! Я раскаиваюсь. Это была ошибка.
— Да как тебе вообще мысля такая в голову пришла?
Я выдохнул, посчитал до трех.
— Все гораздо сложнее, — он всего лишь бывший стражник. Он из болот своих и из лесов носу не высовывал. Что ты хочешь от него, Морено? — Это уже политика, понимаешь? Здесь замешаны сильные мира сего.
— Все гораздо проще, Дик. Спустись с небес на землю. Принц тебя крылом поманил — ты и понесси, голову очертя. За журавлем понесси, в выси небесные. Синицы в руках мало показалось, э? Снегирей, то бишь. Взлететь повыше захотел? Чтоб уж и рожа, и кожа, и положение, да? Мы ведь тоже не слепые, не дикие, свояк вон грамоте разумеет. Видели, что в тебе кровь дареная, даже гордились потихоньку, тож, небось, не простецы будем. Тож за журавлем погнались… Тьфу! — он сплюнул на пол, помолчал, стиснув зубы, будто боль пережидая, — Да не нужен ты ентому принцу, дурень. Нужен был бы, он бы сам к тебе прибежал, а не черта послал.
Еще помолчали. Я никак не мог проглотить комок в горле.
— Я думал, мы почти родня, — сказал старик очень тихо, — Что семья тебе дороже всего. И что ты верен семье.
Дядя Фаля опустил голову и горестно покачал темной от загара лысиной с пучками серой шерсти за ушами. Я знал, о чем он думает, старый человек, сам некогда принятый в лоно большой дружной семьи. О том, что между нами все кончено. Что ничего не получилось. Что мы просто обманывались — и Дереки, и я.
— Рожа и кожа — это позор мой, а не гордость, дядя Фаля, — говорить это было больно и противно, но надо, — Семья моя не дареной крови была, а крови драконидов, что древнее и достойней пестрых перьев святой Невены. И присягала моя семья тому самому Принцу-Звезде. И все они погибли, остался только я.
Дядя Фаля поерзал ногой и поднялся, тяжко опираясь на костыль:
— Что ж, господин кастелян. Мы, смерды, вам не указ, воротите, что хотите. Что прикажете — то исполним. А вашей помощи, господин кастелян, нам не нать.
* * *
Небо над краем леса расцветало смурным сизо-розовым рассветом. Прибитые росой желтые листья щедро выстлали дорогу — еще неделю назад все желтое под копытами было только песком, намытым дождевыми ручьями. И пар от дыхания еще не вился. Или уже вился? Впрочем, здесь, на севере, промозглые пасмурные дни не редкость и в разгар лета, не говоря уж о его конце.
Я уехал один, еще ночью. Заменой себе назначил Рохара. Правильней, конечно, было бы поручить это дело Мирну — он неплохо справился в прошлый раз, когда я ездил в Химеру. Но Мирн оставался в Снегирях, к тому же Лискиец показал себя умелым и опытным командиром, и к упырю он относился гораздо прохладнее моих деревенских вояк.
Но все-таки, что произошло с Энери, почему упырь оказался у него на службе… или не у него, а у мальчика, у Эрао? Может быть, дядя Фаля прав, Энери продал душу дьяволу? Зачем?
Из-за сына, понял я. Из-за сына.
"Я добьюсь, чтобы отец узаконил его. Не как минора, но как Лавенга", — вот что сказал Энери. "Он более Лавенг, чем кто-либо другой. Если отец не пожелает дать ему имя, я сам сделаю это".
Минор — это самое большее, на что может рассчитывать бастард. Я так и сказал мальчишке, когда мы с грехом пополам научились объясняться. Вернее, это он научился худо-бедно понимать альдский, я-то из гортанного северянского говора освоил только десяток слов.
— Минор — значит младший, — сказал я, — Младший, меньший, маленький. Минор — самая младшая ветвь фамилии, наследующая только после того, как иссякнет старшая, включая женщин. Миноры — они как бы про запас. Их статус примерно тот же, что и у обычных лордов. Зато женщин из семьи-минора часто берут в жены высокие лорды той же фамилии, чтобы не размывать дареную кровь.
— Я не есть женщина.
Мальчишка, чуть опустив голову, смотрел на меня пронзительно-светлыми глазами, раскосыми, как у кошки или у волка. Волосы падали ему на лицо. Волосы той же сверкающей серебряной масти. И все же он был не слишком похож на Анна.
— Ты будешь началом новой ветви, — пояснил я, — Новой семьи. Твои дочери выйдут замуж за принцев, а сыновья будут служить твоему деду, или твоему дяде Эрану, когда он наденет корону.
— Я есть принц, — заявил мальчишка.
— Ты бастард, — отрезал я, — Ты всего лишь бастард, хоть и дареной крови. Не мечтай, что на тебя свалятся все блага и почести, титулы и наследство. Знай свое место, тогда тебя примут.
Мальчишка плюнул под копыта моей Голубке и вырвался вперед.
Глупый, юный. Слишком гордый. Злой, как скальный кот.
Найлы считали Эрао отмеченным судьбой, духами или богами. Или всеми вместе, я не очень понял. К нему относились по-особенному. Его никогда не хлопали по плечу, не трепали по волосам, хоть он был всего лишь подростком. Парни постарше из нашего сопровождения получали и тычки под ребра, и подзатыльники от старших; Эрао никто лишний раз не касался. Не то, чтобы касаться его опасались или брезговали — просто соблюдали дистанцию. Он был другой. Он был отмеченный богами. Или судьбой. Или во что там найлы верят.
Среди людей Короля-Ворона, сопровождавших нас до границы, был толмач-полукровка, рано поседевший воин, лишенный двух пальцев на правой руке. Увечье ничуть ему не мешало — я пару раз тренировался с ним на привалах, и, сказать по правде, мне пришлось туго. Толмача звали Юмо, и он кое-что рассказал мне про Эрао.
