Когда-то, в таком далеком прошлом, что Амеда и представить себе не могла, когда же такое могло быть, ее отец жил в этом прекрасном городе. Как он только мог уехать оттуда — это девочке было непонятно. Она знала, что ей суждено прожить всю ее жизнь в этом противном караван-сарае. «Если не удастся убежать с Эли Али Оли, надо будет придумать другой способ», — решила девочка. Она не раз думала о побеге. А потом ей вдруг приходила в голову мысль, что ее труды, только ее труды, были утешением для отца. На самом деле отец, который избивал и ругал ее, без нее стал бы совершенно беспомощен. Он был слаб и болен и за плетку-сахану хватался только тогда, когда уж совсем выходил из себя.
Амеда смотрела в выцветшие глаза старика со странной тревогой. Она только раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но мать-Мадана снова прикрикнула на нее и велела поторопиться и скорее принести трубку. Амеда высвободилась. Отец держал ее за руку только мгновение, но за это мгновение девочка познала всю глубину тоски.
Восседавший за столом Всадник повернул голову к матери-Мадане. За едой он проронил считанные слова. Теперь же он скривился и проговорил:
— Женщина, вот не думал я, что ты так хитра и изворотлива.
— Господин?
— Я везу драгоценную ношу, хранимую в сосуде, который я охраняю самой жизнью своею. Мне уже встретился один негодяй, который покусился на этот сосуд. И вот теперь, похоже, другая мерзавка желает перевернуть этот сосуд вверх дном, дабы вылить из него все, до последней капли?
Мать-Мадана сдвинула брови.
— Господин, я женщина простая, неученая — боюсь, твои речи для меня слишком мудрены.
Всадник наклонился ближе и принялся шептать, обнажив крупные, как у верблюда, зубы:
— Так ты, стало быть, не ведаешь о том, что мне воспрещен тот грех, в который ты пытаешься меня втянуть? Ведь людям, состоящим на такой службе, на какой состою я, джарвел запрещен так же строго, как вино! Злобная баба! Камень не помог вам отобрать у меня мою тайну, и все же, вижу я, нестерпимо ваше желание овладеть ею! — Он постучал себя по лбу. — Ибо где хранится моя ноша, как не здесь?
— Т-тайна? Н-ноша?
— Слова султана! Те самые слова, что слетели с его уст! Кто я такой, как не глас его величества, который, звуча в Священном Городе, слышен в самых дальних пределах государства! Во дворец вашего калифа, в город, называемый Жемчужиной Побережья, везу я свою ношу. И до тех пор, пока я не донесу доверенные мне слова до того, кому они предназначены, я сам, как ты не понимаешь, несу в себе святость сказанного султаном!
Мать-Мадана побледнела. Всадник, конечно же, говорил правду. Но что это могло значить? Глаза всех постояльцев — пятнадцать пар и еще один — устремились на страшного гостя.
Постояльцы прислушивались изо всех сил, пытаясь уловить хоть словечко.
Всадник сказал:
— Я думал, что доверенная мне ноша священна для всех, кто обитает на землях Унанга. Неужто я нашел в этих краях единственное ядовитое растение, которое надо вырвать с корнем?
Теперь настала очередь старухи в испуге затаить дыхание. Пусть она и не до конца понимала своего гостя, зато она уловила угрозу в его словах. В сердце матери-Маданы боролись страх и возмущение. Неужто такой награды она была достойна за свое гостеприимство? Ведь ей так хотелось ублажить гостя! Быть может, теперь стоило сказать ему, сколько он ей должен за угощение?
Но нет. Эту мысль мать-Мадана сразу отвергла. Это могло быть опасно.
Всадник бросил взгляд на столы и скамьи в зале. Все постояльцы поспешно отвели глаза.
— А быть может, — пробормотал Всадник, — способ все же есть.
— Господин?
— Есть способ, — продолжал он, — как этот гнусный городишко мог бы спастись. — Всадник ухмыльнулся. — Этот старик, что сидит в углу, — как его звать?
Мать-Мадана глянула на самого старого из завсегдатаев караван-сарая.
— Эвитам. Его зовут Эвитам.
— А борода у него, случайно, не раздвоенная?
— Да вроде бы так.
— Она, вернее, как бы на три части разделена?
— Похоже, так.
Мать-Мадана поджала губы. Она гадала, что бы могли означать эти расспросы, к чему клонит гость.
— Гм... Он сидит далековато, мне плохо видно, но... не звезда ли начертана у него на лбу? Этот Эвитам — не прорицатель ли он?
Тут старуха все поняла.
— О да, господин, это так, да только он давно уже не предсказывает людям судьбу. Много лет миновало с тех пор, как он перебрался сюда, мудро рассудив и покинув суматошный Куатани. Ох уж эта служба! И как только кто-то может служить день изо дня, день изо дня — представить не могу! И все же назвать старика прорицателем язык не поворачивается — это не то же самое, как если бы я назвала тебя, господин, носителем воли султана, а себя — хозяйкой этого караван-сарая.
Всадник улыбнулся.
— Прорицатель — и не у дел? Но ведь ясновидение — это дар божий, разве не так? Разве он способен свести звезду со лба или шрамы с подбородка, из-за которых его борода разделена на пряди? Разве он способен отказаться от дара, преподнесенного богом?
— И ваше желание, господин, состоит в том, чтобы приобрести выгоду от этого дара?
— Выгоду? — с тяжким вздохом проговорил Всадник. — О какой выгоде может идти речь для того, чья судьба — одни сплошные несчастья?
— Господин?
Разговор приобретал новый оборот и становился еще более загадочным, нежели прежде. Мать-Мадана подумала: уж не добавила она слишком много джарвела, когда в последний раз готовила соус «зорга». Глядя на хозяйку караван-сарая затуманенными глазами, Всадник прошептал:
— Женщина, некая часть меня страдает и болит.
Мать-Мадану охватила тревога, но она все же понадеялась на то, что ее гость с почтением относится к ее заведению.
— Твои жены, господин, не дают тебе покоя и отдыха? — чопорно поджав губы, осведомилась она.
— Невежественная баба! Людям моего чина не дозволяется жениться до тех пор, пока мы не перестаем служить султану, а службу у него мы покидаем лишь тогда, когда нам исполняется сорок лет. Но для меня это время уже близко.
— Если так, то вскоре ты обретешь желанное облегчение.
— О, если бы это было возможно! На том нагорье, откуда я родом, живет прекрасная юная девушка, к которой мое сердце пылает любовью с тех пор, как она расцвела красой юности. Она до сих пор незамужняя, но ее отец нетерпелив и, боюсь, может отдать ее за другого, кто попросит ее руки, а я не успею взять ее в жены. И если эта прекрасная девушка не достанется мне, моя жизнь будет прожита зря. Но я должен узнать свою судьбу: ожидание долее невыносимо для меня. Женщина, вели прорицателю, пусть подойдет ко мне и заглянет в мое будущее. Пусть это случится, и тогда я забуду о том, что приключилось со мной вблизи вашего городишка.
