После нескольких минут тишины, индианка всё же спросила, тыкая в меня тоненьким указательным пальчиком:
— Как зовут Того, Кто живёт на твоём плече?
Хороший вопрос. Совсем не сразу до меня дошло, что это она про татуировку на моём забинтованном плече спрашивает.
Его зовут, — отвечаю, стараясь говорить неторопливо и внятно, так как и мой испанский совершенством не отличается, — Эрнесто Че Гевара.
— Правильно, — девица отвечает, головой кивая. Мимолётно улыбнулась даже.
Ещё помолчали.
Чувствую, что с таким темпом разговора можно тут целую вечность просидеть, беру инициативу на себя:
— Почему ты меня не добила? — Спрашиваю.
На этот раз индианка ответила почти сразу, и минуты не прошло:
— Полное Солнца назад один белый Человек спас меня, моего отца, моего брата, других чиго — многих. У этого человека на плече тоже Че Гевара жил. Чиго — должники того Человека. У тебя — Че Гевара на плече. Значит, ты — брат тому Человеку. Значит — наш друг. Плохие gringos за тебя много денег обещали. Но, ты — наш друг. Чиго — твои должники. Ты — будешь жить!
Всё бы ничего, да рана давала о себе знать — цветные круги перед глазами, тошнота, слабость во всём организме. Мою новую знакомую звали Айна. Развязала она мне ноги, помогла ботинки на ноги напялить, водой из фляги кожаной напоила. Поболтали с ней немного — типа, посовещались. Выяснилось, что в двадцати километрах маленькая деревушка чиго располагалась, тщательно от Хозяев спрятанная. Решили — туда идти: и подлечится мне надо было, и, по словам Айны, там было — у кого дельного совета спросить.
Влезла индианка на валун здоровенный, птицей какой-то местной прокричала что-то в сторону камышей — протяжно так, тоскливо.
Минут через пять пацанёнок чиго прибежал — лет десять ему не больше.
Достала Айна из моего планшета лист бумаги, ручку шариковую. Написал я левой рукой своим письмо — велел юного проводника слушаться и следовать за ним следом к индейской деревне. Чтобы непоняток, каких не возникло — левой рукой же писал, каракули сплошные получились, — с шеи медальон свой снял, пацану отдал, — как бы пароль.
Объяснил — как Отряд найти, индианка перевела, усиленно жестикулируя, убежал мальчишка — в сторону нужной лощины.
А мы с Айной, по самому краешку камышей, поковыляли в противоположном направлении. Трудно было, бреду, хромая, на плечо индианки опираясь. Вот ведь странность — правое плечо ранено, а правая нога — здоровая на все сто процентов — идти отказывается. Через два часа на привал расположились. Лежу на какой-то каменюге тёплой — нет никаких сил идти дальше. А тут ещё то ли миражи начались, то ли — бред горячечный: в небе, слева — над бурой скалой, параллельным с нами курсом судно океанское движется — большое, только сиреневое, сиреневые блики от иллюминаторов во все стороны веером рассыпаются. Красиво — до жути.
В небе, прямо над нашими головами, медленно и совершенно бесшумно, проплывает сиреневый самолёт — гигантский кукурузник. За штурвалом — сиреневый лётчик, улыбается, машет нам рукой, сволочь.
Главное, знакомое судно, уже виденное где-то. Да, и кукурузник со сволочью-летчиком — знакомы, определённо.
Загадал — если вспомню, где всё это видел уже — значит, не подохну, значит — дойдём….
Долго вспоминал. Вспомнил.
— Ладожские миражи-
В своей жизни я видел много миражей — и в пустыне Кызылкум, и в болотистых джунглях Вьетнама, и даже, в одно особенно жаркое лето — над безымянным заливом Японского моря.
Но ладожские миражи — они особые, любимые.
Почему?
А, может быть потому — что они родные? То бишь — на Родине увиденные?
Наступил март, приближалась полноценная весна. Решили мы с Гариком, пока ещё не поздно, на зимнюю рыбалку сползать. Лёд на Ладоге ещё надёжным был, но стоит на недельку-другую припозднится — и искупаться запросто можно.
Встречаемся поздним вечером на Финляндском вокзале — необходимо на последней электричке доехать до конечной станции с профильным названием — "Ладожское Озеро", заночевать на вокзале, а рано утром, ещё в полных сумерках — выдвигаться к рыбе поближе.
Встретились-поздоровались, смотрю, а Гарик какой-то не такой, скулы заострились, взгляд непривычно скользящий. Выясняется, заболел напарник, — температура — под сорок.
После того, как Лёнька Волжанин от воспаления лёгких помер, я к таким вещам серьёзно стал относиться.
— Давай, Гарик, — говорю, — Отложим на фиг эту рыбалку. Сейчас я тебя домой провожу. Водки горячей с малиновым вареньем попьёшь — к утру вся хворь и отступит.
— Нет, не пойдёт так, — заявляет Гарик, — Во-первых, клин клином вышибают — ломанёмся к Зеленцам, пропотею по дороге, потом в палатке отлежусь. А, во-вторых, у меня водка горячая с малиновым вареньем — с собой.
И демонстрирует термос трёхлитровый, китайский.
Смотрю, спорить с ним бесполезно — настроен серьёзно, а экипирован, термос учитывая, и подавно.
Приезжаем на станцию, кемарим в уголочке — народу в здании вокзала много набилось, — одни корюшку ловить настроились, другие — к Кариджскому маяку за окунем собрались.
Каридж место тоже почётное — часа четыре до него по торосам добираться, но окуни там ловятся — по килограмму и более, да и щуки крупные попадаются иногда.
Получается, на Зеленцы только мы настропалились. Зеленцы — это острова в двадцати километрах от берега, во время войны через них Дорога Жизни проходила, и сейчас ещё там бараки-сараюшки разные стоят, если что — и переночевать можно запросто.
Я был на этих островах один раз, но только летом, Гарику же и вовсе не доводилось, он всё больше к Кариджу бегал, или на мелководье рыбачил.
Но с собой имеется подробная карта и надёжный компас. По плану — должны за световой день добраться до островов, разбить там лёгкую палатку и порыбачить в волю.
По слухам, неделю назад под Зеленцами ночью очень хорошо плотва крупная — грамм по пятьсот-шестьсот, клевала.
Как только за окнами начало сереть — выходим. Лёгкий морозец, хрустящий снежок под подошвами валенок, в небе — одинокие редкие звёздочки.
От вокзала до берега ведёт широкая, хорошо натоптанная тропа. У берега тропа раздваивается — правая — к мысу Морье — там корюшка, ерши и прочая мелочь клюёт, левая — к Кариджскому маяку.
В сторону Зеленцов троп нет. Оптимизма этот факт не вызывает, но и для пессимизма повода нет — никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, — диалектика.
Определяемся по компасу, выбираем направление. Идётся пока легко — под ногами твёрдый наст. Светлеет, прямо по нашему курсу всходит неяркое солнышко — значит, правильным курсом двигаемся, — на восток.
