— Из дома никто не выходил, госпожа, — с почтением доложил один из стражников; остальные молчали. — Все внутри.
Ино попыталась вглядеться в тускло освещённое окно, но увидела лишь силуэты голов за тонкой занавеской.
— Перестраховываются… — пробормотала она.
Ох. Едва ли кто-нибудь, кто мог бы заметить их со стороны, стал бы смеяться — не посмел бы — и всё-таки это выглядело смешно. Дочь Матери Рока и её телохранители ховаются под забором, стараясь слиться с местностью…
— О чём они там говорят? — Ино прислушалась.
— Мы… не очень поняли, госпожа, — смущённо признал стражник. — Разговоры ведутся странные, и слова какие-то непонятные.
И… пожалуй, что да. Ино могла расслышать, что говорили в доме, но вот понять…
— Концепция гендера, — заключал голос, — это всего лишь костыль для навязывания обществу шовинистически-патриархального паттерна поведения, и это становится очевидным, стоит хоть немного об этом поразмыслить. Там, где традиционная устаревшая мораль до сих пор определяет судьбы людей, ни о какой свободе и равноправии не может быть и речи…
— Но это же… — судя по тону, собеседник и сам не до конца понимал, что несёт его оппонент. — Так как же выходит… тут ведь…
— Да что конкретно непонятно? Это же так просто!
— Но, стало быть, если ты говоришь — вот, всё зло от этих гендеров… Так ведь как от них избавиться, если даже понять, кто они такие, не выходит, и видеть я их в глаза не видел…
— Так ты и не слушал, — вмешался третий голос. — Сказали же тебе: не в гендерах дело, а в этом… в патриархальности! Власти патриархов Тёмной Церкви, стало быть!
— Молчи, баба! — взревел голос хозяина дома, и тяжёлый кулак врезал по столу так, что вздрогнула посуда. — Не видишь — я с гостем беседы веду, а ты не лезь! Ужин ещё не готов, а уже лясы точит!
Голос торговца тканями вновь стал из гневного — заискивающим:
— Так что там за это… как его… гендерное равноправие? Может, жить-то с ним и сладко было бы, да где его взять-то?
Ино помотала головой. Ну и ересь… однако кое-что было понятно сразу: разговоры велись вполне себе бунтарские, а гость знал слишком много странных вещей, чтобы быть просто заезжим Мастером.
— Госпожа, — подал голос стражник, — они там и про Светлых говорили.
— Про Светлых? — Ино подняла бровь.
— Вроде получается, что этот Белый Мастер — из Светлых, и его прислали сюда с каком-то заданием, — отозвался солдат.
— Так, — становилось ещё интереснее. — А торговец?
— Надо полагать, их связной в этом городке.
Резонно. Ино сощурилась, глядя на движущиеся за занавеской головы.
— Ладно, — распрямилась она. — Надоело. Заходим внутрь, торговца и его семью убить, Белого Мастера взять живым. Но делаем всё тихо — чтобы даже ближайшие соседи ничего не услышали!
Тансон — некрупный город (в этом маленьком королевстве даже столица не так уж и велика), но всё-таки достаточно большой, чтобы никто не удивился убийству каких-то обывателей в их доме. Если — если всё-таки! — настоящий некромант не Белый Мастер, то он и не подумает обратить внимание на подобную новость.
— Наносите раны погрубее, — добавила Ино стражникам. — Чтобы походило на нападение разбойников.
Она хотела добавить, чтобы забрали из дома что-нибудь ценное, но осеклась. Нет, это уже перебор. Выглядит так, как будто она… боится этого некроманта? Нет уж, перестраховаться — хорошо, но нужно знать меру.
Её люди были действительно мастерами своего дела, быстрыми и безжалостными. Дверь дома отворилась практически бесшумно; пара тихих вскриков, что-то тяжёлое падает на пол… звуки, разумеется, есть, но никаких истошных воплей и громкого треска. Подумаешь — обычные звуки бытовой жизни.
Никто ничего не заметит.
***
Белый Мастер молчал, презрительно глядя на Ино.
Или молчала. Лицо было настолько… странным, что угадать пол этого существа у Ино не получалось, как она ни вглядывалась. Не начинать же допрос с этого!
Но такой взгляд — что-то новое. Кажется, она не ошиблась, и Белый Мастер действительно замешан в том, что здесь происходило.
Ино повертела в руках его оружие. Странная штука, но… в ней чувствовалась магия, мощь. От одного лишь прикосновения становилось ясно, что это не просто железка, а нечто большее. И при этом — ни капли крови и ни крошки кости.
Местные Мастера усиляли оружие совсем иными способами. А значит…
— И когда начнём допрос? — голос звучал насмешливо… и тоже непонятно. Слишком высоко для мужчины, слишком низко для женщины, где-то посередине.
— Подождём до утра, — Ино мягко улыбнулась милой улыбкой. — Я хочу спать, знаешь ли. К тому же… к утру ты как раз дозреешь.
Удивительно, как развязывает язык ночь в пыточной камере.
Глава 18
Эта война — а иначе, чем войной, он не мог это назвать — наверное, не имела смысла.
Не так Джебедайя Мерсильер представлял себе путешествие в Россию и то, что здесь случится. Не так видел международную реакцию на исчезновение трёх его товарищей по Лиге Плутающих, похищение ещё одного и ранения, нанесённые ему самому.
Но иметь дело приходилось с тем, что было — а сдаваться Джебедайя не привык.
— Дорогие братья и сестры, — начал он, глядя прямо в объектив веб-камеры и постаравшись придать своему лицу привычное одухотворённое выражение. — Скорбь по нашей утрате не отпускает меня уже две недели. И хотя уныние — смертный грех, очень сложно в столь тяжкий час не поддаться этому греху.
Одни пастыри искренне веруют в то, что говорят. Другие — давно разуверились или не верили никогда вовсе, и для таких проповеди и молитвы — лишь способ заработать денег или внушить доверчивым прихожанам нужную мысль.
Джебедайя, похоже, относился сразу к обоим видам. Он, несомненно, верил, и верил искренне, усердно и неподкупно. С другой стороны, те проповеди, что он читал сейчас на своём ютуб-канале, были ничем иным, как способом достичь цели.
— Я постоянно молюсь Господу о благополучном исходе, — продолжал он, складывая руки в молитвенном жесте, — но всё-таки каждый новый день по капле изымает из меня одну из трёх главнейших Божьих добродетелей — надежду.
А вот это тоже чистая правда. Надежды в нём почти не осталось — только упрямство. Вероятнее всего, никто из троих — ни Эмбер, ни Йоко, ни Ральф — не вернутся живыми. Но сдаваться — нельзя, пока виновный не будет наказан.
— И хотя я верую: Господь слышит мои молитвы, но в то же самое время скорблю я о том, что люди к моим словах глухи, — Джебедайя склонил голову.
Вести проповедь было легко; слова, знакомые и практически естественные, лились ровно, спокойно. Это было привычное занятие, да и… положа руку на сердце, люди, которые слушали его — последователи Церкви, члены гильдии «Во славу Иисуса» — не их тех, что будут вслушиваться в его слова и обращать внимание на мелочи. Они слышат главное, и их религиозный пыл делает всё остальное.
С ними было легко. А вот с остальными…
Все трое Плутающих пропали около двух недель назад — через два часа после скандального интервью. Джебедайя поднял тревогу сразу, как мог. Он ожидал чего угодно — ноты протеста, международного скандала!.. Того, что в Санкт-Петербург приедут юристы, военные, политики, Плутающие. Что Крейна схватят и будут судить, или, по крайней мере, станут расследовать загадочные события последних дней…
Ничего этого не произошло.
Нет, юристы и правда связывались с ним. Юристы Крейна. Они сообщили, что господин Крейн расторгает все партнёрские отношения с ним и Старс-эн-Страйпсом; что он предупреждает о последствиях публичных бездоказательных высказываний…
Затем ему позвонили из дома, из Америки. Начальство — те, кто курировал Лигу Плутающих США — были недовольны его поведением. Он сорвался — а это с ним происходило редко, уж поверьте. Он орал в трубку словами, недостойными добродетельного христианина, о том, что трое сильнейших Плутающих — Эмбер Кросс, Йоко Шин и Ральф ван Дольф — пропали без вести, и это вина Майкла Крейна, что это удар по престижу страны, что Крейн не остановится…
