— Столько труда ради одного человека, — целитель вытер руки полотенцем и поспешил утолить жажду. — Как закончится бой их сюда принесут тысячу... Что мне тогда делать Госпожа?
— То, что сможешь. У всего есть свой предел. Твоя задача не вылечить всех их, и даже не спасти скольких сможешь, ты выбран за другое.
— Я не понимаю.
Госпожа присела на колено и провела рукой по его щеке. Улыбнулась ему, и от Её улыбки стало так тепло.
— Сейчас тебе сложно, и каждая не спасённая жизнь висит на тебе таким грузом, что ты сам готов бросится на нож. Но будет легче. Ты как губка впитаешь эти знания, пройдёшь свой путь, обрастёшь опытом и передашь его другим, что куда важнее всех спасённых тобой жизней. Таких как ты немного, катастрофически немного, но вы спасаете куда больше, чем я, пускай это и не видно. Твоё дело продолжится после тебя, вырастет как огромное дерево и пустит ветви во все стороны этой земли. Твоё имя будет мелькать в книгах, и среди учёных мужей и женщин ты будешь часто вспоминаем и приводим в пример. И то, что ты сделаешь за свою долгую жизнь ещё принесёт тебе покой и утешение. Ты — один из величайших моих учеников.
— Не верю я в этом... — прошептал целитель. — Я же просто...
— Не верь... — Госпожа простодушно улыбнулась ему. — Мне не нужно, чтобы ты верил. Я верю в тебя. Внутри тебя мой свет, да и сам ты светишь ярко без меня. Мне нужно, чтобы солдаты выживали и возвращались домой, чтобы они могли жить дальше и давать жизнь этой земле и своей семье. Я спасаю саму жизнь, чтобы она не иссякла и оставалась полноводной рекой. И ты уже помогаешь мне в этом, веришь ты или нет. Как бы тебе не было тяжело, я выбрала тебя, потому что знала — ты выдержишь.
Он не успел придумать ответ, за который ему бы не было стыдно. С улицы послышались крики, они всё наростали и приближались. Полог его палатки задрался, сквозь пелену мерзкого моросящего дождя вбежали люди, и бросили ему под ноги солдата со стрелой в боку. Тот застонал и протянул руки к целителю с немой мольбой спасти ему жизнь.
— Как я учила, — тихо сказала Госпожа и растаяла в воздухе, будто Её и не было.
Тут же снова стало холодно, темно, одиноко и страшно. Крики снаружи наростали, всё больше людей возвращалось с поля боя, а значит это ночь обещает быть такой же тяжёлой и полной разочарований в собственных силах, как и все сто ночей до неё.
— Нежилец, — целитель отошёл от оцепления и взмахом руки развернул носилки, которые следом внесли в лазарет.
В него упёрлись три пары непонимающих глаз носильщиков и командира. Они знали раненого, не хотели верить вердикту и мысленно проклинали целителя, будто бы его решение было связано с безалаберностью или ленью.
— Вы протащили его по грязи, — пояснил целитель, указывая на раненого, — слишком много попало в рану и слишком много прошло времени. Даже если я зашью его, и он переживёт эту ночь, его ждёт чудовищная и долгая агония на много дней. Лучше окажите ему последнюю милость.
— Но там льёт чёртов дождь! Там всё в воде и грязи! — их речи и грозные взгляды не поразили усталое лицо целителя, он лишь пожал плечами. — Тогда мы найдём жреца!
Последние слова они подкрепили плевком ему под ноги, и спешно удалились под дождь. Солдат со стрелой в животе снова застонал и воздел к нему руки.
— Да, не отнимайте моё время, — тихо пробормотал целитель и повернулся к несчастному. — А ты? Трогал рану руками?
Тот отрицательно покачал головой и сомкнул грязные пальцы в знаке молитвы. Целитель вздохнул и подозвал солдат, чтобы те освободили ложе от только что прооперированного несчастного и помогли улечься раненому со стрелой в животе. В палатку вошёл кто-то с высоким чином и застыл у входа.
— А этот выживет? — спросил он. — Мой сын.
Целитель одним движением обломал древко стрелы, под стоны раненного оттянул наверх кольчугу и одежду, и взялся за нож.
— Этот выживет, — ответил он, рассматривая место ранения. — Хоть кто-то выживет.
***
Кальдур с трудом открыл всё ещё тяжёлые веки.
Он спал долго, его тело одеревенело и не желало двигаться, странный сон не принёс ему никакого облегчения и не вернул растраченные силы. Звук капающий воды где-то в далеке в тоннелях напомнил ему насколько пересохло в его горле и как давно он не утолял жажду.
Глаза не сразу привыкли к темноте. Охая и тихо ругаясь он поднялся и попробовал размять тело. Розари уже бодрствовала какое-то время, и едва слышно ковырялась когтями в камне, убивала время, пока он проснётся.
— Мне нужно поесть, — поприветствовала она его.
— И не тебе одной, — Кальдур задушил в себе приступ дурноты и продолжил ходить кругами. — Снова чувствую как моё тело отказывает. Неприятно.
— Будем выбираться отсюда, — Розари поднялась и покачнулась. — Ты готов?
***
Чтобы хоть как-то забить чувство жажды, Кальдур прокусил губу и проглотил несколько капель.
Это было плохой идеей. Соль, густота и сильный привкус железа сделали его путешествие по тоннелям ещё большее неприятным и долго не желали покидать горло. Тоннель изгибался, петлял, раздваивался и иногда сужался до таких размеров, что приходилось ползти на брюхе и застревать в проходах, изгибаясь змейкой, умоляя Госпожу о том, чтобы вся громадина горы Ногх оставалась на своём месте и не пожелала вдруг обрушиться на них.
Пожалуй, это место было самым отвратительным из всех, где он успел побывать за время их странного путешествия. Он был готов уже на что угодно, чтобы оказаться хотя бы на обледенелых вершинах Умудзука, промёрзнуть до костей, но подышать свежим воздухом и увидеть хоть какой-то простор.
Можно было бы открыть портал.
Он очень устал, но вместе бы у них точно хватило на это сил. Но Розари об это даже не помышляла. Упорно карабкалась вперёд, не жаловалась и не говорила, и Кальдур даже ощутил некое подобие зависти к твёрдости её шага и намерений. Убежать отсюда куда-то далеко, и где много еды, просто щёлкнув пальцами... было очень опасной мыслью.
Просто потому что ему бы точно не захотелось сюда возвращаться.
— Может хватит жрать жуков?!
— А шо? — Кальдур чуть подавился от резкого звука и очнулся от потока своих мыслей.
Он неплохо усвоил последний урок мастера Лотрака по выживанию, делал это автоматически, пускай есть этих тварей всухомятку и так было непростой задачей.
— Ими не насытишься! Да и мерзкие они, прям как ты! Мрак меня раздери, я на той стадии, что уже бы отгрызла ляжку у какого-нибудь мёртвого темника, — от её взгляда Кальдур весь съёжился и сплюнул себе под ноги остатки своего завтрака. — Что? Мне нужно мясо. Ты вот тоже ничего выглядишь, Барбадур, сочненький, пускай и схуднул. Если бы доспехи не так упорствовали в регенерации конечностей, я бы у же оттяпала у тебя какую-нибудь часть. Тока не ту что ты подумал!
Кальдур побледнел, весь сжался и сбился с шага. Розари не долго смогла сохранять каменное лицо, улыбка разошлась по уголкам её губ и она громко рассмеялась.
— Видел бы ты себя, жукоед! — она утёрла проступившие слёзы. — Худой как смерть, растрёпанный, словно куст и всё лицо в жуках и грязи. Вот женишок-то! Пха-ах.
Он смотрел на неё как на деревенскую дурочку, но вскоре смех захватил и его, и не отпускал, пока не подкосились ноги и не заболел живот. Она перестала смеяться так же резко, как и начала. Он утёр слезы и не сразу смог успокоится.
— Странно себя чувствую, — вдруг призналась Розари. — После нашего маленького путешествия там... где нам точно не место.
— Я тоже устал смертельно, — согласился Кальдур.
— Не только усталость... — её голос был странным и тихим. — Тело словно неродное. Смотрю на руку, и кажется, что она и не моя вовсе. Хочется отбросить её, снять словно одежду... Странное чувство. И ловлю себя на мысли, что дышать мне как-то неправильно и неприятно. Хочется перестать.
— Опять та рана о себе напоминала? — вздохнул Кальдур.
— Нет, к кашлю и тяжести в груди я давно привыкла. Это что-то иное. Надеюсь я не тронулась головушкой и пройдёт. Хотя меня столько раз о камни прикладывали...
