В тот вечер Хейке не мог заснуть. Он знал, что Снивель приехал домой после обеда. Он видел его экипаж, когда тот проезжал по дороге.
Его первым ощущением была неприязнь или, проще говоря, ненависть. Затем пришло чувство беспомощности, сознания того, что он ничего не может предпринять против этого всесильного пугала.
Он кое-что все же сделал! Во-первых, когда увидел, что Снивель возвращается домой, он по-настоящему представил себе, что сейчас происходит в Гростенсхольме, и вздрогнул. У него и у Винги воспоминания о той ужасной весенней ночи неделю тому назад в какой-то степени притупились. Сейчас, прохаживаясь из угла в угол в своем маленьком элистрандском домике, он не мог ясно решить, было ли все это миражом, галлюцинацией или произошло на самом деле.
В Элистранде царила тишина. Он знал, что работники поместья, сменяя друг друга, наблюдают за двором из окон. Знал также и то, что огромные собаки бегают во дворе между строениями за изгородью. Луна сейчас была на исходе и почти не светила. Ночь была темная, такая, какие часто бывают весной.
Больше всего ему хотелось пойти к Винге и поговорить с ней о событиях той ночи, услышать ее мнение. Они словно бы не хотели говорить об этом, избегали разговора, как будто эта тема была запрещенной… Но Винга спала. И он не может пойти в ее спальню, ведь никто не знает, чем может закончиться такой визит. Она больше не была столь бесстыдной и безответственной в своих высказываниях об их отношениях, она больше не приставала к нему. А он!.. Он болезненно переживал ее молчание, объясняя его тем, что она потеряла к нему интерес. Столь непоследовательным он был, он, который так нудно и грубо упрекал ее за порывистость! О, как сейчас ему этого не хватает!
Конечно, называть его нудным и грубым глупо. Хейке только нес большую ответственность за это дитя. Но он любил ее, не мечтал ни о чем ином, кроме отдыха в ее объятиях и возможности доказывать ей свою любовь, рассказывать ей обо всем, что жгло его душу. Поэтому его и удручало то, что он обязан быть строгим, морально более сдержанным и старшим из них двоих.
Нет, к ней он пойти не имеет права. Это будет конец. Сопротивляться он больше не сможет! Хейке вздохнул и вышел на крыльцо.
Тут же вблизи раздалось рычание.
— Спокойно, спокойно, это я, — произнес он своим глубоким, теплым голосом.
Две собаки подошли и лизнули его руку. Он немного почесал их и прошептал какие-то таинственные слова. Так он просил их продолжать нести охрану.
Мгновение он постоял, дыша атмосферой ночи. Она была холодной и как бы сдержанной. Он не ощущал в ней ничего необычного, не то, что той ночью, когда атмосфера была наполнена дрожью, ужасом и ожиданием. Сейчас же ожиданию пришел конец, весна работала старыми, известными методами на земле, на деревьях, на траве, на пашне. Он прошел к другому дому, подошел к окну и тихонько произнес:
— Миккель, никакой опасности нет. Это я, Хейке. Я немного прогуляюсь. В течение часа возвращусь.
Внутри дома кто-то тихо ответил.
Он ведь не хотел, чтобы его застрелили, и тем более свои люди!
По главной дороге Хейке не пошел: вдруг там находятся люди Снивеля. Он двинулся снова к опушке леса. Боже, как он ненавидит то, что ему приходится ходить крадучись по своей родной земле. Они должны, обязаны заставить Снивеля уйти. Об ином и думать нельзя. Но в глубине сердца у него возникло неприятное чувство при мысли о том, что они сделали.
Он попытался оправдать себя. Они же попробовали уже все, абсолютно все! К насилию они прибегнуть не могут. Неужели глупо захотеть вынудить испугом убежать отсюда человека, у которого нет права находиться здесь? Не мягкая ли это форма нападения? Однако его снова охватили угрызения совести: но ведь людей можно пугать по-всякому, не так ли?
Снова оправдания. Конечно, но чудовище, подобное Снивелю, простыми способами не запугать.
Ладно, сейчас уже сделано, обманным путем или нет, но сделано. Он не знал, что следует ему думать о переживаниях той ночи. Не сыграли ли с ним злую шутку наркотики? Если так, то он ничего опасного не сделал! Тогда ничего не произойдет.
И тогда Снивель преспокойно будет сидеть в Гростенсхольме — если все это игра воображения.
Мысли его снова пошли по кругу. Пусть свежий ночной воздух проветрит мозги. Пусть голова будет ясной.
Он уже был в лесу за Гростенсхольмом. Теперь можно продолжать двигаться по рву, наполовину скрытому ольхой и кустами ракиты, прямо до забора возле моря. Он подойдет ближе к своему собственному дому и может быть почувствует какие-то изменения в воздухе, произошедшие со времени его последнего посещения поместья.
Какая чепуха! Дом и есть дом.
Но не для Хейке. Он обладал способностью чувствовать настроение в доме, как только входил в него. Если в нем происходили какие-либо трагические события. Или если в доме царило счастье. Или место было хорошим. Или плохим. Дом сообщал ему многое о себе.
Во время немногих посещений он чувствовал себя дома в Гростенсхольме. Но Снивель, естественно, наложил неприятный, чуждый отпечаток на поместье, хотя и поверхностный. Этот отпечаток исчезнет вместе со Снивелем.
Хейке сейчас был оптимистом. Если уже дается человеку разрешение на жизнь, то он должен уметь бороться с трудностями.
Чем ближе подходил он к поместью, тем сильнее ощущал в воздухе нечто особое. Какую-то вибрацию, которой не было, когда он посетил Гростенсхольм в прошлый раз. Глубокие резонансные звуки, описать которые было невозможно.
Наконец он оказался у изгороди. Дальше идти он не хотел. Здесь росла небольшая группа диких деревьев, скрывшая его от посторонних глаз. Хейке стоял, положив руки на изгородь.
Спущены ли собаки в Гростенсхольме, гадал он. Наверняка слуги сделали это, и Хейке сосредоточил свою волю, чтобы им отказал инстинкт, и звери не могли бы обнаружить его. Он как бы превратил себя в бестелесное существо, у которого отсутствуют дыхание, запах и все остальное, что могло бы выдать его. Он существовал, но не для собак.
Со стороны величественного замка не раздавалось ни единого звука. Хейке постоял немного, затем сконцентрировал свою волю и издал беззвучный призыв.
Сердце у него колотилось. Сейчас ему хотелось узнать, живут в поместье те невидимые существа или нет.
Конечно, слухи доходили и до него! О побегах слуг из Гростенсхольма. О том, что происходило там. Но рассказывал каждый по-своему. Сейчас наступила очередь самого Гростенсхольма, Хейке не должен доверять болтовне.
В этот момент он вздрогнул. Кто-то шел между деревьями. Он подавил желание присесть и спрятаться, это означало бы полностью обнаружить свое присутствие, если это идет охранник.
