Я слышу разговор. Спокойный, неспешный, мирской. Что-то насчет привала, провианта, какая-то шутка про верблюда, которую я не понимаю, но все смеются. Один из голосов — женский, и очень знакомый. Я не могу вспомнить его, но смутное узнавание заставляет меня крепко сжать челюсти.
— Принцесса скоро проснется, — говорит кто-то.
— Мы уже слишком далеко, чтобы переживать об этом, — отвечает знакомый голос.
Я пытаюсь вывернуться, крикнуть или пнуть что-нибудь, но тело мне не повинуется. Горячее отчаяние сжимает легкие. «Вы не можете забрать меня, — всхлипываю я где-то в глубине своего неподатливого тела. — Не можете! Алехандро собирается жениться на мне!»
Кто-то бормочет что-то насчет оазиса, и голоса снова взрываются смехом. В нем есть головокружительная нотка, нотка триумфа.
Я не знаю, сколько времени прошло. Я в странном состоянии, полном жара и мерцания, и не могу сказать, сплю я или бодрствую. Возможно, я плыву по реке, разделяющей сон и явь.
Тьма окутывает меня, словно занавес, прикасаясь благословенной прохладой к моим векам. Вдруг мягкое покачивание прекращается. Я слышу бормотание. Постепенно оно выкристаллизовывается в голоса: женский и два мужских.
— Уже скоро надо будет ее кормить. Я не знаю, когда она ела последний раз. Да, ты прав, сначала вода.
Мой желудок болезненно пуст, но мысль о еде оказывается тошнотворной, и слизь наполняет мое горло.
Рука гладит меня по щеке, большая и теплая. Нежная.
— Вы голодны, принцесса? — Голос молодого мужчины звучит очень близко. Слоги словно прячутся у него в горле, растекаясь вдруг песенным выговором людей пустыни. Я пытаюсь раскрыть глаза, но что-то мне мешает.
— Бедняжка. Дай я… — Прохладная плотная ткань соскальзывает с моих глаз. Внезапно я ощущаю, что ужасно хочу пить. Я медленно раскрываю дрожащие веки.
Я вздыхаю от неожиданности — его лицо оказывается над моим очень близко, примерно на расстоянии ладони. Сначала я замечаю только его большие глаза, блестящие, коричневые, как отполированный каштан. Их обрамляют не по-мальчишески длинные волосы, темными волнами спускающиеся ниже плеч. Мягкая щетина не может скрыть юности этого приятного лица.
Это лицо моего похитителя, напоминаю я себе.
— Что вам нужно? — спрашиваю я, язык еле ворочается во рту, словно сухарь, и слова звучат приглушенно.
— Нам нужны вы, принцесса.
Он отходит, и я больше не могу его видеть, но замечаю над собой навес из странной ткани, держащейся на деревянных кольях. Ткань плотная, похожая на шерсть, но грубая и неровная, словно недоделанный пергамент.
Человек возвращается с деревянной кружкой. Взяв меня за плечо одной рукой, он с легкостью приподнимает меня. Другой рукой он подносит к моим губам чашку.
— Выпейте это. Если не станет плохо, мы принесем еды.
Вода теплая и горькая, но я с энтузиазмом ее глотаю. Чашка очень быстро пустеет, и человек кладет меня обратно.
— Теперь немного подождем. — Он усаживается, словно сторожевая собака на посту, и с интересом разглядывает меня.
— Кто вы? — На этот раз голос звучит гораздо лучше, хоть и немного испуганно. Я надеюсь, что с Хименой все в порядке и что Алехандро ищет меня.
Мой похититель скромно улыбается, и его зубы оказываются неожиданно белыми на фоне загорелого лица.
— Меня зовут Умберто. Я проводник.
Я пытаюсь повернуться на бок, чтобы лучше видеть его, но тело не слушается меня, крепко стиснутое чем-то.
— Умберто, почему я не могу двигаться?
— Это из-за сон-травы. Вы довольно много вдохнули. Скоро это пройдет, через день или два.
— День или два? И сколько времени я… то есть как давно вы меня похитили?
Улыбка исчезает с его лица, приятно заметить, как он вздрогнул.
— Достаточно давно, принцесса.
— Король найдет меня.
— Он будет искать, — говорит Умберто торжественно и меняет тему. — У вас красивые глаза. Очень.
Я закрываю свои красивые глаза, но слезы все равно проскальзывают наружу и струятся по щекам.
— О, принцесса! Простите меня. Я сказал что-то не то? Но к вам будут хорошо относиться, я клянусь!
Я открываю глаза. На его лице отчетливо читается участие, даже несмотря на то, что из-за слез все видится немного размытым.
— Что вам нужно? Зачем вы похитили меня?
— Поговорим об этом позже. — Он поеживается от неудобного вопроса. — Все все еще голодны?
— Немного.
— Отлично! — Он поднимается на ноги. — Я скоро вернусь.
Я остаюсь одна глазеть на этот странный потолок и наконец догадываюсь, что я в палатке. Мои руки прижаты к телу толстыми простынями. По запаху я понимаю, что сделаны они из козьей шерсти. Слезы высыхают на моем мерзнущем лице.
До меня доносятся приглушенные голоса, как минимум три. Мой враг, должно быть, очень умен или очень могуществен, раз такая многочисленная группа смогла прокрасться в королевские покои дворца Алехандро и улизнуть оттуда со мной.
Мой враг. Я вспоминаю слова из Гомерова «Откровения», касающиеся вражеских ворот. О царстве колдовства.
Я слышу шорох тяжелой ткани и шаркающие шаги. Умберто вновь появляется надо мной. Он подносит к моим губам плошку с мясной похлебкой темного цвета, и я с подозрением вдыхаю густой запах.
— Не отравлено. Если бы мы хотели вас отравить, мы бы дали вам вдохнуть чуть больше сон-травы.
— Попробуйте сначала вы.
Он пожимает плечами и отпивает немного. Я внимательно слежу за тем, чтобы он попробовал достаточно супа.
Когда он возвращает плошку к моему рту, я жадно отпиваю из нее. Похлебка оказывается вкусной и горячей, она сварена из незнакомого мяса дичи, приправлена чесноком и зеленым луком. Умберто дает мне прожевать и перевести дух.
— Спасибо. Что это?
— Моя сестра делает лучший суп из тушканчиков во всей Джойе.
— Тушканчиков?
— Маленький грызун, примерно такой. — Он показывает мне сжатый кулак.
— Я ем крысиный суп?
Он смеется.
— Тушканчики совсем не похожи на крыс. Для начала, они чистоплотнее. И на вид приятнее, у них маленькие лапки и мягкая шерстка.
Его слова меня не убеждают.
— Ну что, готовы продолжать?
Хотя он сказал, что со мной будут хорошо обращаться, я не могу быть уверена ни в чем и не знаю, когда смогу поесть в следующий раз. Я заставляю себя проглотить оставшееся.
Когда я доедаю суп, Умберто выпрямляется.
— Попробуйте поспать, принцесса. Мы отправимся утром.
Отправимся куда? Но он уже ушел и унес с собой фонарь, и я не успеваю задать ему вопрос, оставшись в холодной темноте.
