Когда я вернулся в кабинет, ни Ворона, ни Ратибора там не было. Я осторожно – чтобы не обнаружить себя раньше времени – прошелся по квартире.
Они были в ванной. Ворон объяснял Ратибору действия с кранами, и как напустить в ванну воды, и как потом ее выпустить, и что такое душ. Причем Ратибор постоянно задавал вопросы, а Ворон, отвечая, наливался яростью, что было заметно по все ярче сияющим его желтым глазам, вот-вот – и он настучит Ратибора по темечку. За непонятливость. Не, неправ Домовушка, какая у Ворона депрессия! Нормальный рабочий настрой.
Поскольку они были заняты, я с чистой совестью отправился в комнату Лады и устроился в кресле вздремнуть; все-таки ночка у меня выдалась бурная и почти что бессонная.
Проснулся я вовремя – как раз к обеду. Домовушке даже не пришлось меня будить.
Ворон показался мне несколько раздраженным, но со мной говорил обычным своим сварливым тоном, без излишней сухости. Значит, сердился он не на меня. Или на Ратибора, или же, скорее всего, на общий порядок вещей. Как-то слишком много на нас свалилось за неполные сутки – и событий, и информации.
С обедом Домовушка расстарался. Надо же – два повода для праздника подряд!
Разнообразием, однако, Домовушка нас на этот раз не побаловал. Вчера блины со сметаною – и сегодня блины со сметаною. Вчера салат "оливье" (почти классический, без колбасы и мяса, зато с яблочком и вареной морковкой) – и сегодня салат "оливье"; вчера шампанское – и сегодня шампанское, точнее, его остатки: то, что вчера не допили.
Ратибор, намытый, румяный, в теплом халате Лады – халат был на него в самый раз, только что короток, потому что (повторюсь) Ратибор был щупленький. И в халате выглядел миловидной девушкой, младшей сестричкой Лады. И почему это я вчера его так испугался?
Ратибор отхлебнул шампанского и скривился.
Кисло ему, видите ли, показалось.
Салат "оливье" тоже не впечатлил нашего гостя, зато к блинам он припал, как жаждущий – к роднику.
— Очень я, — пояснил — по людской пище соскучил. Все больше яблочками да ягодками в пути питался. Как уж вовсе оголодаю, тогда, конечно, салфет разворачивать приходилось.
Поскольку первый голод был уже утолен, а остатки шампанского допиты, Жаб потребовал:
— Да покажь нам эту свою салфетку! Тебе не нравилось – а нам, может быть, понравится! Ты там что-то про напитки говорил? Шампанское, может?
— Не, — помотал головой Ратибор, — не такие напитки. Черные, как земля. Сладкие, правда, но невкусные. То ли дело квас!... Однако же, — он огляделся, — а где котомка моя? Вчера я ее сюда на стол поклал…
— Не "поклал", а "положил", — встрял Рыб. Бедняга, ему салата "оливье" не полагалось, разве что шампанского капнули в воду – прикидываете, какой концентрации получился коктейль? Так хоть поговорить, если поесть и выпить по-человечески у него не получалось!
И Рыб пустился в долгие рассуждения по поводу глаголов "класть" и "положить", как они связаны, и почему нельзя говорить "поклал" и нельзя говорить "ложил".
Мы в его монотонное бубнение не вслушивались.
Домовушка подхватился:
— Узелок-то? Так я его прибрал – чтоб на столике не валялся. Мало ли – я стряпаю тут, еще запакощу чем, стирать после… Сей миг притащу…
Рыб еще не окончил свои разглагольствования, как Домовушка примчался с довольно увесистым узлом, волочил он его, как мешок, перекинув через плечо.
— Да уж, узелок, — пробормотал я. — Узлище – так будет точнее.
Домовушка взгромоздил узел на лавку рядом с Ратибором.
— Вот котомочка твоя, в целостности, в сохранении. Утюги у тебя там, али каменюки?
— Меч, — скривившись, отвечал Ратибор. — Складенец. И кольчуга – обыкновенная, не складная.
— А меч что, складной? — с недоверием спросила Лёня.
— Ага, — кивнул Ратибор, развязывая узел. В узелке увязан был сундучок. — Вот, гляди! — Ратибор достал из сундучка что-то вроде большого складного перочинного ножика. Раскрыл его – и нашим восхищенным взглядам явился длинный обоюдоострый меч, слегка заржавленный и пощербленный.
— Ну ты, мужик, даешь! — возмутился Крыс. — Такое оружие, антиквариат – и в таком состоянии! Мечи надо лелеять – чистить, точить… Дай подержать!
— И не думай! — замахал лапками Домовушка. — Ты, Крысик, обиды на меня не потаи, но доверять тебе никак не можно: махнешь кладенцом этим, пусть даже и ненароком – у семерых головы с плеч покатятся!
— Что, правда? — спросил Крыс с боязливым уважением, и пошевелил носом.
— Правда твоя, Домовой, — согласился Ратибор. — Потому он такой… запущен малехо: кому доверить его боязно, а сам я не умею, не обучен. И тятенька тоже по немощи стариковской, да по занятости делами властительскими, не мог.
Ратибор повертел меч в руках, держал он его за рукоять, осторожно и неумело. Потом, вздохнув, отложил в сторонку. Достал ворох тряпок со словами:
— А это бельишко мое, грязное… А это справочные записи мои… — это он о пухлой и растрепанной тетрадке форматом ин-фолио, с торчащими во все стороны закладками. В качестве закладок он, как я понимаю, использовал все, что под руку придется – бумажки, тряпочки, щепочки, веточки и так далее.
Потом он извлек увесистый клубок шпагата, размером в футбольный мяч.
— Это Ярославы Всезнающей подарочек. Великоват, конечно, клубочек, но она еще не научилась, чтобы и маленький был, и действенный… А вот и салфет!
В этот загадочный "салфет" завернуто было блюдце. То самое, волшебное. Размером с суповую тарелку.
— Ну, тятеньку с матинкой оно вам здесь, за горами, сейчас вряд ли показать захочет. Но, ежели яблочко у вас найдется, я вам то, что прежде было, покажу. Как я с мамушкой прощался, к примеру, или как матинка с тятенькой на престоле своем сидят.
— Это потом! — сказал нетерпеливый Жаб. — Ты покажи, чем твоя салфетка кормит, а главное, поит!
Ратибор пожал плечами, сдвинул посуду с угла стола в центр – место освободил, взмахнул салфетом (клаптик ткани размером тридцать на тридцать сантиметров) и сказал:
— Раз!
На салфетке появилась пластиковая (!) тарелочка и пластиковый же стаканчик. На тарелочке лежала круглая булочка, разрезанная вдоль, а внутри виднелись лист зеленого салата, котлета и ломтик сыра. В стаканчике плескалась коричневая жидкость.
Крыс радостно захихикал:
— Это же гамбургер!
— Чизбургер, — поправил я. — Видишь, сыр внутри. А в стаканчике, небось, кока-кола. Или кофе растворимый.
Лёня понюхала стаканчик, отпила.
— Кофе. Слишком слабый и слишком сладкий. И холодный к тому же.
— Салфетка Макдоналдс! — заржал Жаб. — Спорим, на счет два выйдет пицца! С кока-колой!
