— Я потерял немного плоти, вот и все. Но ничего, она еще нарастет.
— Не это, дурак. Я говорю о твоей бороде. Сареван так захохотал, что Хирелу показалось, будто он вот-вот лопнет. С трудом отдышавшись, он сказал:
— Пришлось с ней распрощаться. Я, знаешь ли, не такой уж дикарь. Я перестаю быть цивилизованным человеком только во время путешествий, где не всегда можно раздобыть горячей воды и не всегда есть время на возню с бритвой и осколком зеркала. К тому же, — добавил он, — тебя так забавляло столь очевидное свидетельство моей дикости. Хирел стиснул зубы и сладко улыбнулся. — Ты выглядишь гораздо моложе своего возраста. И очень… миловидно. Я думаю, что мы подходим друг другу даже больше, чем тебе хотелось бы. Рыжие брови сдвинулись. Хирел расхохотался. — Наглый щенок, — пробормотал Сареван. Хирел присел на кровать, не собираясь обижаться. Сареван вздохнул. — Полагаю, ты ожидаешь от меня снисходительности, раз уж я обязан тебе жизнью.
— Я смирялся с неволей, пока ты не оказался там, где, по твоему обещанию, мой плен закончится. Теперь я жду, когда ты бросишь эту игру и назовешь меня моим настоящим имеНем. — Ах как тяжеловесно. Асукирел ин Зиад Увериас, ну и надменное же ты создание! В твою спину действительно вставлен стальной прут, Асукирел ин Зиад Увериас? Ах, Асукирел ин Зиад Увериас, как мило сверкают твои глаза.
— Жрец, — ледяным тоном произнес Хирел, — тебе прекрасно известно, меня можно звать просто Хирелом.
— Что на древнем асанианском означает Сын Льва. Детеныш Льва. Львенок.
— В конце концов, это древний асанианский. — Хирел скрестил на груди руки. — Тебе придется уступить. А не то я отныне и навсегда буду звать тебя помесью.
— Да как ты смеешь… — Сареван осекся, нахмурился и внезапно рассмеялся. — Льве… Хирел Увериас, ты превращаешься в грозного молодого мужчину. Как долго еще твой голос будет ломаться?
Юноша побагровел и мысленно проклял этого остряка, который умудрился выпутаться из проигрышного положения и снова одержать победу. — Он не…
Тут, к своему ужасу, он пустил петуха и поспешно закрыл рот. Сареван откинулся назад, страшно довольный.
— Надеюсь, с помощью Аварьяна мне удастся сделать тебя взрослым. Неудивительно, что я так ослабел. Это задача для гигантов. — После знакомства со зхил'ари я вряд ли смогу считать тебя гигантом. — К счастью, голос Хирела вновь звучал ровно. — Наверно, я тебя утомил. Теперь ты спокоен, когда знаешь, что твой пленник находится под замком? На утомленном лице Саревана померкла радость. — Это до такой степени угнетает?
Хирел некоторое время размышлял над его вопросом и наконец ответил:
— Не такой уж я непроходимый дурак, чтобы не понимать твоих доводов. Но ты прав, я уязвлен. А как же иначе? — Ты ненавидишь меня?
— Нет. — Хирел поднялся. — Отдыхай. Я вернусь к тебе позже. Проследи за тем, чтобы твои сторожевые псы получили нужные указания.
Без сомнения, Сареван видел его насквозь. Хирел ушел потому, что не мог вынести горькой истины: Сареван еще не вполне вернулся в мир живых. Он еще мог оставить его. Он все еще мог умереть.
Лорд Северных Княжеств допускал это. Он сам погиб когда-то от копья убийцы, пронзившего его сердце, и вернулся к жизни по призыву Солнцерожденного. Произошло это во времена, когда юный Мирейн Ан-Ш’Эндор только-только взошел на трон, а Вадин был его строптивым оруженосцем. Но рана Вадина находилась в теле, и в ней не было ничего колдовского. Тут-то и заключалась разница. Сареван вернулся настолько, насколько ему могла помочь магия Керувариона. Остальное зависело от времени и от бога.
Хирел не надолго задержался в покоях, куда провел его лорд. Они полностью соответствовали его высокому положению. Но ему казалось, что стены смыкаются вокруг него.
И он убежал оттуда. Он нашел свою кобылу, которая рядом с сенелями высоких лордов Керувариона выглядела еще более неописуемо, и убедился, что не многие животные могут сравниться с ней в сообразительности и быстроте. Однако душевное спокойствие не вернулось к нему даже после недолгой верховой прогулки, которая доставила кобыле огромное и поистине королевское удовольствие. Он оставил ее, чтобы пройтись по дворцу.
Теперь перед Хирелом были открыты все двери. Люди таращились на него и перешептывались за его спиной. Молва наделила его множеством имен и сложила о нем множество легенд. Некоторые из них были правдивыми или почти правдивыми. Он нашел зхил'ари, которые были довольны отведенными им казармами, хотя им и не понравился приказ ограничить узоры на теле особым знаком между бровями. Ведь это так нескромно — выставлять голую кожу на обозрение всему миру, говорили они. Хирел посочувствовал им, подавив желание рассмеяться, и отправился дальше. Он ощущал себя тенью, полуреальным существом, видимым и в то же время неуловимым.
Солнце село. Хирел поднялся по высокой лестнице, ведущей к комнате принца. Стражники больше не пытались останавливать его. Сареван спал, обхватив одной рукой Юлана за шею. Хирел долго сидел рядом с ним, наблюдая, как удлиняются вечерние тени. Через открытые окна до него слабо доносилось пение. Это жрецы Аварьяна гимнами сопровождали отход своего бога ко сну.
Жрец, бодрствовавший у постели тяжелобольного, оставил свой пост, и незаметно для Хирела его сменил кто-то другой Перед юношей открывалось охваченное багровым пламенем заката небо, мало-помалу становившееся все темнее. Блеснула первая звезда. За спиной Хирела кто-то зажег лампу, тускло мерцавшую в сумерках.
Хирел выпрямился. От долгого сидения все его тело затекло. Он встал и размял каждый мускул, как учили его наставники, размеренно и грациозно. «Преврати это в танец», — любил повторять его воспитатель. Теперь старик мертв. Слишком вольно он разговаривал с влиятельными людьми, и однажды утром другой, более молодой наставник продолжал обучать его императорское высочество манерам, приличествующим настоящему принцу.
Хирел обернулся. В комнате находилась женщина, имевшая явное сходство с рыжеволосыми князьями Хан-Гилена. Но, судя по всему, она не разделяла ненависти своих родственников к Хирелу. Ее глаза выражали восхищение его фигурой и его нечаянной демонстрацией своих достоинств. Он заметил, что она не была жрицей; она не носила ни ожерелья, ни каких-либо других украшений. На ней было зеленое платье, простое, как у служанки. Свои огненные волосы женщина собрала на затылке. Она уже миновала весеннюю пору цветения, которую поэты считают венцом женской красоты, однако годы еще не наложили губительного отпечатка на ее облик. Черты ее лица, слишком резкие, чтобы считаться безупречными, по правде говоря, больше подходили бы мальчику, а ее фигуре недоставало округлости форм, хотя ее и нельзя было назвать мальчишеской. В сущности, эта дама была старовата и излишне худощава, чтобы быть хорошенькой. Просто она была самой прекрасной женщиной, которую когда-либо видел Хирел.
