Маргарет не оплакивала сына, как оплакивала мужа. У нее не осталось слез. В ночь после похорон она сидела в своих покоях, слепо глядя на рукоделие, лежащее на ее коленях. Джоанна отчаялась уговорить ее лечь поспать и задремала, привалившись к ее ногам.
Айдан расхаживал по комнате, еще более беспокойно, чем обычно. Когда он в третий раз поднял одну и ту же шкатулку, открыл ее, и обнаружил, что она все так же полна сладостей, как и оба предыдущих раза, Маргарет сказала:
— Если вам взбрело в голову полетать вокруг замка, то сегодня как раз полнолуние.
Он остановился, покраснев. М ее улыбка отнюдь не уменьшила его смущение. Он хотел было извиниться и откланяться.
— Не уходите, — сказала Маргарет. — Останьтесь. Я не собиралась отсылать вас.
Айдан сел туда же, где сидел до того, как поддался беспокойству, и заставил себя сидеть спокойно. Маргарет осознала это; взгляд ее выразил благодарность с долей насмешки. Она еще может шутить, отметил Айдан. По своему обыкновению.
Когда ему уже стало казаться, что он сейчас взорвется или взлетит в воздух, как и предсказывала Маргарет, она сказала:
— Завтра мы возвращаемся в Иерусалим. Послезавтра или еще через день один из наших караванов отправляется в Дамаск, а потом в Алеппо. Джоанна поедет с этим караваном.
Айдан подскочил на месте:
— Алеппо! Во имя Господа, почему…
Джоанна спала, слегка хмурясь во сне. Маргарет легонько погладила ее по волосам. Чело Джоанны разгладилось, она вздохнула.
— Сердце Дома Ибрагима, — сказала Маргарет, — находится в Алеппо. Я посылала туда письма так часто, как могла, сообщая обо всем, что происходит в королевстве, все новости, какие я могла собрать.
— Это предательство.
Она не оскорбилась.
— Разве? Я не выдала никаких секретов, могущих повредить моему королю или его королевству. А кое-что, попав в руки нужных людей, могло даже оказать помощь и королю, и королевству.
— Но прежде всех и всего — Дому Ибрагима.
— Это мой дом. Его люди — мои родичи.
Айдан запустил пальцы в бороду.
— Но послать Джоанну… послать ее сейчас…
— Теперь нужнее, чем когда-либо. Ей нужно спастись от своих горестей. Нашему Дому нужно узнать о том, что случилось здесь. И еще, — сказала Маргарет, — ассасины — мужчины. Даже они могут не решиться вторгнуться в гарем Дома, где правит моя бабка.
— Они вершили убийства даже перед самой Каабой, в святая святых Мекки. Их не волнует, будет ли ваша дочь находиться в гареме или же в Храме Тела Господня в святой полдень.
— Что ж, пусть так. Если она не будет в безопасности, где бы ни находилась, какое имеет значение, куда она поедет?
— Это имеет значение для вас! — Эхо заглохло среди молчания, Джоанна не проснулась, Маргарет не пошевелилась. Айдан заставил себя говорить тихо и рассудительно: — Но, госпожа моя, Алеппо, из всех городов… он кишит ассасинами, этот город более всех верен им. Его взял в осаду новый султан Дамаска, которого они зовут Саладин. Это прибежище мятежников и заговорщиков. Ей придется пройти через земли неверных по пути туда, и она окажется в руках неверных, прибыв туда. Почему бы тогда просто не послать ее к Синану, да и дело с концом?
Маргарет перестала гладить волосы дочери и сложила руки на коленях. Теперь Айдан различил в ее облике черты Джоанны: та же плавность и точность движений, та же манера опускать глаза — без смирения, с одним лишь упрямством.
— Думаете ли вы, — мягко спросила она, — что я собираюсь молча претерпевать лишения? Что если я выдержу все, он отступится и оставит меня в покое? Нет, милорд. Он узнает цену каждой минуте этого страдания, в которое он вверг меня. Он надеялся основать империю; он увидит, как его надежда обращается в прах, ибо во имя ее он свершил убийство.
— А Джоанна — ваша приманка?
— Джоанна — мой сокол. — Маргарет помолчала. — Я не имею права или власти приказать ей; но я могу попросить. Поедете ли вы с ней? Будете ли охранять ее?
Айдан не мог найти слов для ответа. Он собирался потребовать этого, настаивать, угрожать, если нужно. А она просила. Она так доверяла ему.
— А если… я совершу ошибку?
— Не совершайте ошибок.
Айдан моргал, как дурак. Она всегда поступала не так, как предполагал он, и он не знал, почему это так удивило его.
— Охраняйте ее, — сказала Маргарет. — Присматривайте за ней. Довезите ее живой. Начните мстить Синану, показав ему, что он не непобедим.
Айдан обдумал это. Этого было недостаточно; недостаточно для мести. Но для начала…
Он резко кивнул, быстро и невозвратно приняв решение.
— Я сделаю это. Клянусь вам, госпожа.
Караван был особым миром — движущимся, покачивающимся, многоногим городом, словно гигантский дракон переползающим от оазиса к оазису. Даже в городах он сохранял свое единство. Он уменьшался и увеличивался по мере того, как продавались старые вещи и покупались новые, но центром всего этого был трактир или караван-сарай, где останавливались охранники каравана, купцы и караван-баши, ехавший впереди всех на белом верблюде.
Здесь Джоанна была принцессой, наследницей Дома Ибрагима и тайной его королевы, в то время как Айдан был не более чем ее телохранителем. Джоанна думала, что для такого гордого человека, каким он являлся, он принял этот факт довольно хорошо. Вначале — легкое удивление от того, что эти купцы знают его титул, осведомлены о целях его путешествия с ними и тем не менее не считают нужным оказывать ему уважение. Затем — гнев, но Айдан, к восторгу Джоанны, сумел сдержаться, и наконец стал просто посмеиваться сквозь зубы.
В конце концов, он не спорил с ней, когда она отказалась ехать в носилках, как настоящая принцесса. Она, как обычно, поехала верхом, конечно же, в арабском одеянии и под вуалью, но в условиях пустыни это было и к лучшему. Ей было интересно, как скоро Айдан сменит франкский наряд на более подходящий к той местности, по которой они путешествовали. Под вечер второго дня пути, уже по другую сторону святого Иордана, на границах исламских земель, он вышел во двор караван-сарая в просторном одеянии бедуина. Казалось, он чувствовал себя в нем совершенно непринужденно; несмотря на белизну кожи, его узкое ястребиное лицо, обрамленное короткой еще бородой, выглядело скорее лицом араба, нежели франка.
Но, конечно же, только франк мог шарахнуться прочь от верблюдов и пойти седлать коня, подаренного Маргарет: большого серого мерина наполовину франкских, наполовину арабских кровей, принадлежавшего некогда Герейнту. Франки и верблюды никогда не понимали друг друга.
