— В дураках остался Доктор Волоспион.
Огненный Шут улыбнулся, подошел к пульту и нажал на одну из клавиш. Каюта наполнилась красновато-золотым светом, который, казалось, лился из стен, с потолка и даже с пола, устланного ковром.
Мисс Минг поднялась с кровати и, запахнув кимоно, с раздражением ощутила, что бедра ее широки, живот до неприличия толст, а груди обвисли.
— Послушайте, мистер Блюм, — сказала она, тяжело дыша. — Не выдумывайте, что хотите меня. Я — толстая, старая Мэвис. Некрасива, глупа, эгоистична. Зачем вам такая?
Огненный Шут нетерпеливо махнул рукой.
— Я смотрю на тебя глазами сердца и вижу, что ты прекрасна. Это тупоголовый Доктор Волоспион не видит дальше своего носа. Вообразил, что одним ударом убил двух зайцев, а на деле выпустил на волю орла и орлицу.
— Да взгляните же на меня!
— Я — Огненный Шут! Я — Блюм! Я живу столько, сколько существует человечество. Я играю с Пространством, жонглирую Временем, развлекаю Вселенную. Я высмеял Действительность, и она съежилась от стыда, чтобы возродиться очищенной от грязи и скверны. Я, не отводя глаз, смотрел в сердца звезд, стоял в недрах Солнца и видел, как рождаются фотоны. Я — Блюм, Светозарный Блюм, Блюм — Феникс, Блюм — Победитель Мрака. Я — Вечный Блюм. Неужели ты думаешь, что эти большие выпуклые глаза, бесстрашно смотревшие на светила, не могут с той же легкостью и прозорливостью познать истинные стремления человеческой души? Ты ошибаешься, если так полагаешь. Я познал твою душу, а скоро и ты познаешь себя.
— Это похищение, — с трудом выговорила мисс Минг, — а похищение, что бы вы ни говорили, не что иное, как преступление.
Неуместное заключение не тронуло Огненного Шута.
— Среди всех обитателей этой опустошенной планеты ты одна из немногих, в ком сохранилась жизнь, — воодушевленно продолжил он. — Да, эта жизнь отягощена порабощением духа и угнетением разума. Да, ты боишься правды и бежишь от нее, как от потревоженного зверя. Но я пробужу твой дух, всколыхну разум и научу смотреть правде в глаза.
— Послушайте, вы не имеете права…
— Не имею права? Да я обладаю всеми правами, какие только существуют на свете. Я — Блюм, а ты — моя Невеста, Супруга, Королева, Богиня.
— О, Боже! Пожалуйста, отпустите меня. Прошу вас. Я ничего не способна вам дать. Я не могу вас понять и не смогу полюбить, — мисс Минг заплакала. — Я никогда никого не любила. Никого, кроме себя.
Огненный Шут подошел к ней прыгающей походкой.
— Ты ошибаешься, Мэвис, — сказал он сочувственно. — Ты совсем не любишь себя. Иначе полюбила бы и меня.
— Ничего себе… — начала мисс Минг и запнулась. Все ее обычные словесные ухищрения, являвшиеся, казалось, проверенным средством привлечь внимание окружающих, равно как и надежным крепким щитом от невнимания, унижения и обид, неожиданно показались вульгарными, никчемными, неуместными.
Так и не подобрав нужных слов, она начала пятиться, отступать, пока спиной не уперлась в шкаф. Огненный Шут погладил ее по щеке, нежно и властно. Кровь отхлынула от лица Мэвис. Она зашаталась и ухватилась за стенку шкафа.
— Земля далеко позади, — сказал Огненный Шут. — На эту планету мы уже не вернемся. Она недостойна нас, — он немного помедлил и указал на кровать. — Раздевайся.
Мисс Минг стояла в полном изнеможении. О том, что ее ожидает, она больше не думала. Сопротивляться не было сил. Она взглянула на кровать, машинально кивнула, словно собираясь повиноваться, но ноги не слушались.
— Я обессилела, — призналась она, еле ворочая языком.
Огненный Шут покачал головой.
— Без этого не обойтись, Мэвис. Иди.
И так непреклонно прозвучал его голос, что она шагнула вперед, собрав последние силы. У кровати остановилась. По одежде заскользили руки Огненного Шута. С плеч сползло кимоно. Хрупнула застежка на лифчике. Скользнув по бедрам, к ногам упали трусы. Мисс Минг сконфузилась, ощутив давно забытые чувства.
— Толстуха, — пробормотала она.
Словно издалека, донесся голос Огненного Шута:
— Тело ничего не значит. К тому же, ему совсем недолго оставаться таким.
Мисс Минг представила, как ее будут насиловать, и безучастно решила, что ничего не почувствует. Послушно, как ей сказали, легла на живот. Огненный Шут отошел, наверное, чтобы раздеться. Чуть подождав, она оглянулась через плечо. Нет, он по-прежнему был в одежде, но теперь держал в руках плеть. Мисс Минг до того обессилела, что даже не испугалась и, приняв плеть за атрибут сексуальной фантазии Огненного Шута, продолжала неподвижно лежать, исполнившись равнодушия и смирения.
— Сейчас я извергну из тебя кровь, а вместе с ней вселившихся в нее дьяволов, — сказал Огненный Шут, подымая плеть. — Как только это свершится, ты обретешь Второе Рождение, Свободу и Власть над Космосом.
Мисс Минг даже не шелохнулась. Возможно, она потеряла всякую способность соображать, но только слова Огненного Шута не показались ей сумасбродными.
Первый удар пришелся по ягодицам. У Мэвис перехватило дыхание. Она даже не вскрикнула. От следующего удара она содрогнулась, попыталась привстать, но Огненный Шут рукой, свободной от плети, вдавил ее обратно в постель. Удары посыпались один за другим. Мисс Минг уже не пыталась сопротивляться, она только стонала и дергалась от ударов, смутно надеясь, что невыносимому истязанию когда-нибудь наступит конец. Но нет, плеть с методичностью опускалась, терзая тело и превращая кожу в лохмотья. Не выдержав, Мэвис издала вопль, безудержно зарыдала и, захлебываясь слезами, стала умолять о пощаде. Удары не прекращались. Мисс Минг еле дышала, и лишь неимоверное жжение поддерживало в ней искры сознания.
Но вот пожиравший ее огонь стал медленно униматься, уступая место умиротворяющему теплу. И когда тепло это разлилось по всем телу, Мэвис Минг вспыхнула слезами вдохновенного потрясения. Ей показалось, что она обрела новую душу. Об этом говорил голос сердца.
Мэвис села. Перед ней стоял Иммануил Блюм, прижимая руки к бокам и по-петушиному склонив голову. В его глазах светилась улыбка, которая грела и торопила, но потрясение Мэвис было столь велико, что она лишь вздохнула, не в силах шевельнуть языком. Тогда Иммануил Блюм робко коснулся ее лица и тихо сказал:
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя, — ответила Мэвис и снова заплакала.
Он помог ей подняться и поднес овальное зеркало. Мэвис ахнула: ее спина превратилась в кровавое месиво.
— Ты еще будешь так делать?
Иммануил Блюм покачал головой.
— Зачем ты так сделал? — спросила Мэвис, снова сев на кровать.
— Потому что люблю тебя. Потому что хотел, чтобы ты скорее познала себя. А для того требовалось одно: отделить зерна от плевел.
