— Что ж, я мог бы убить тебя прямо сейчас, но не хочу. И заставлять тебя я тоже не стану, потому что уверен — ты придёшь сама. Это случится даже раньше, чем ты ожидаешь, и когда это случится, я буду счастлив.
Воландеморт исчез. Эни повалилась на траву и её смех, наконец, обратился в настоящую истерику.
Меня трясло. В том состоянии, в котором я находился, я бы мог ещё раз отправить Воландеморта на тот свет голыми руками, а учитывая, что мне известны дальнейшие события, это произошло бы в считанные секунды.
Следующая страница — последняя. И ещё две картинки.
На первой — Эни в Общем зале, только что объявили результаты экзаменов. Выпускники Слизерина присутствуют в достаточно скромном количестве. Многие из нас, включая и меня самого, не стали дожидаться результатов и вступили в ряды Упивающихся Смертью.
Что я ощущал тогда? Собственно ничего, что было бы хоть отдалённо похоже на эмоции. Воландеморт не встречался со мной лично, я был всего лишь одним из многих, но желал я именно того, о чём он говорил Эни — мести. Неважно кому — всем. Если бы меня попросили воспроизвести картинку, к которой я стремился, я бы смог сказать что-то вроде: я хохочу над склонёнными передо мной головами всех тех, кто имел несчастье хоть на мгновение появиться в моей судьбе. Но эта мечта оставалась со мной недолго и скорее была идеалом злобного подростка, обиженного на весь мир и, прежде всего, на самого себя. Я ведь тогда совершенно не думал о том, какой путь нужно пройти от «великой чести» получения клейма до обладания властью над другими, и какую цену заплатить. Всё что я видел потом — это боль, кровь, ужас и смерть, в самых гадких её проявлениях. Смерть была рядом всё время и мерзко ухмылялась мне лицами врагов и друзей. Если бы не страх, это сломало бы меня гораздо раньше, как сломало и уничтожило многих, таких же, как я мальчишек, безрассудно бросившихся в пасть чудовища.
Постепенно Воландеморт оброс только самыми фанатичными и безумными последователями, для которых не существовало приятнее дела, чем убийство и большего наслаждения, чем чужие страдания. Остались и другие, готовые на всё ради спасения собственной шкуры. Возможно, я был одним из них. Однако неистовое желание Лорда во что бы то ни стало уничтожить Поттеров превратило мои слабые конвульсии в чёткие целенаправленные действия, а страх в жгучую ненависть, оставшуюся со мной навсегда и создавшую вокруг меня нечто сродни неуязвимого панциря.
Я вернулся к дневнику. Надо же, он помог мне не только понять мою жену, но и переосмыслить свою собственную историю.
Эни. Она стала ещё печальнее, чем обычно. Общий зал теперь ничуть не похож на цитадель пира и веселья. В воздухе повисла гнетущая тишина, и лишь от стола факультета Слизерин доносятся слабые всхлипы. Постепенно всхлипы усиливаются и перерастают в громкие рыдания. С мест повскакивали все: и учителя, и ученики. Все толпятся у слизеринского стола и пытаются понять, что происходит. Белокурая выпускница, тряся перед собой несколько смятым письмом, заходится в истерических рыданиях, не давая никому возможности дотронуться ни до себя, ни до письма. Наконец, кому-то удалось выдернуть пергамент из её рук. Страх, смятение и ещё масса трудно определимых чувств, сменяя друг друга, охватывают студента, который осмелился прочесть письмо. В полной тишине он выдаёт,
— Он убивает их! Он убивает своих же последователей!
И страшное эхо гуляет под сводами замка, заставляя тех, кто постарше втягивать головы в плечи, а тех, кто помладше прижиматься к своим товарищам.
Последняя картинка. Эни, обняв руками колени, сидит на полу гриффиндорской гостиной и смотрит на погасший камин. Обугленные дрова напоминают зловещий оскал, а серые кирпичи, лишившиеся огня и тепла подобны самой девушке, отчаянно борющейся с холодом, поглощающим её душу. Лили стоит над ней и смотрит перед собой, её лицо пылает, пальцы лихорадочно крутят палочку, пробегая по ней туда и обратно, словно пытаясь определить, где та магия, которая поможет всё изменить. Лили хмуриться, тяжело дышит и молчит, но её молчание красноречивее любого, даже самого громкого крика.
— Я так решила. Я ухожу и стану одной из них, — спокойно говорит Эни. — И моего решения уже никому не изменить.
— И ради этого ты готова предать друзей? — палочка в руках Лили производит несколько умопомрачительных кульбитов.
— Прости, но так и будет, — Эни совсем не двигается, кажется, слова идут откуда-то из самой глубины её худенького тела.
Лили вдруг бросается перед подругой на колени и трясёт, трясёт за плечи, уже почти срываясь на рыдания.
— Но ты же обещала! Ты клялась мне!
— Я клялась, что больше никогда не стану желать его любви, но я не допущу, чтобы он погиб.
— Даже ценой собственной жизни?
— Да.
— Но это безумие!
— Пусть так.
— А как же я? — Лили уже не сдерживает слёз.
Эни поднялась. Она снова была похожа на витраж, но только на этот раз сходство было из-за застывшего на её лице выражения безразличия к окружающему.
— Я больше не нужна тебе, теперь у тебя есть Джеймс, и на этом наши пути расходятся.
— Это не так! — Лили схватила подругу за рукав и потянула на себя.
— Это так, Лили, и ты это знаешь не хуже меня.
Эни вырвалась. Дверь за ней закрылась, и сразу же за этим закрылся дневник в моих руках. Я прижал его к себе и прошептал,
— Всё из-за меня, Эни. В твоей жизни всё из-за меня.
В окно заглянули первые лучи солнца, проявляя бережно хранимые тьмой, пыльные разводы на стекле. Сегодня мне предстояло совершить самый главный поступок своей жизни — вернуть мою жену домой.
«Дырявый котёл». Я вошёл и остановился на пороге гостиницы, соображая, как проникнуть в номер Эни не привлекая ненужного внимания. И тут, в самом дальнем уголке бара я увидел её. Она сидела за столиком, чуть ссутулившись, и пила утренний чай, что-то быстро чертя карандашом по разложенной перед ней бумаге. Сердце обожгла горячая волна — только эта женщина могла заставить меня испытывать такой калейдоскоп эмоций: нежность, тоску, любовь, желание, восхищение, только ей дано держать меня подле себя, даже не прикасаясь. Хотя её прикосновение — это всё что сейчас было нужно, а ещё те слова, которые она говорила мне. Она говорила их каждый день, каждую минуту, и я почти перестал замечать, теперь же я мучительно нуждался в них, я мучительно нуждался в ней, в женщине, которая заставила меня жить.
За те несколько дней, что я не видел Эни, она сильно похудела, как-то осунулась и теперь больше напоминала видение. Печаль в её глазах плескалась тёмным бескрайним морем. Казалось, стоит в него только войти и тебе уже никогда не выбраться обратно. Я перевёл взгляд на её одеяние — ничего подобного раньше — костюм, больше похожий на мужской, абсолютного чёрного цвета, ни единого намёка на оттенки. Я снова, как тогда, в зале Суда, не мог заставить себя пошевелиться.
