– Если цель твоего путешествия откроется, Дорну придется туго, – предупредил его отец, когда они наблюдали как резвятся дети в прудах и фонтанах Водных Садов. – Не заблуждайся, то, что мы делаем – измена. Доверяй только своим товарищам и старайся не привлекать внимания.
Так что Геррис Дринкуотер ответил капитану «Приключения» своей самой обезоруживающей улыбкой.
– По правде сказать, я уже потерял счёт трусам, отказавшимся нас везти. Но в Купеческом доме мне сказали, что вы человек другого сорта – похрабрее. Такой, что может рискнуть всем за соответствующую сумму.
«Контрабандист», – подумал Квентин. Именно так им и обрисовали капитана «Приключения» другие торговцы в Купеческом доме. Хозяин этого постоялого двора о нем сказал:
– Он контрабандист и работорговец, наполовину пират, наполовину наводчик, но может статься так, что это ваша последняя надежда.
Капитан потер большим пальцем об указательный.
– И какую же сумму вы считаете соответствующей подобному путешествию?
– Втрое больше, чем вы обычно берете за провоз до Берега Работорговцев.
– За каждого? – капитан обнажил зубы в чем-то, что должно было быть улыбкой, но вышло хищным оскалом. – Возможно. Да, я буду похрабрее многих. Скоро собираетесь отправиться в путь?
– Да хоть завтра.
– По рукам. Приходите за час до рассвета со своими друзьями и винами. Лучше нам отчалить, пока Волантис спит – никто не станет задавать нам неудобные вопросы о цели нашего плавания.
– Как скажете. За час до рассвета.
Улыбка капитана стала ещё шире.
– Рад, что могу вам помочь. Нас ждет приятнейшее путешествие, верно?
– Уверен в этом, – сказал Геррис.
Капитан велел принести эля, и они вдвоем выпили за удачное плавание.
– Приятный человек, – заметил Геррис, когда они спускались к подножию пристани, где их ждал нанятый хатай. Воздух налился тяжёлым жаром, от яркого солнца обоим приходилось щуриться.
– И город приятный, – согласился Квентин.
«Слащавый настолько, что скоро зубы повыпадают».
Здесь в изобилии выращивали сладкую свёклу и подавали её почти в каждом блюде. Волантийцы варили из неё холодную похлебку – густую и жирную, как пурпурный мед. Вина у них тоже были сладкие.
– Боюсь, наше беззаботное путешествие окажется недолгим. Этот приятнейший человек не собирается везти нас в Миэрин. Слишком уж быстро он согласился на наше предложение. Он возьмет с нас втридорога, спору нет, но как только мы окажемся на борту и выйдем в море, он перережет нам глотки и заберёт остальное золото.
– Или прикует к вёслам рядом с теми несчастными, которых мы уже нанюхались. Нет, сдается мне, надо поискать контрабандиста получше.
Возница ждал их у своего хатая. В Вестеросе эту повозку назвали бы просто телегой, разве что она была украшена больше, чем любая виденная Квентином дорнийская телега, и запряжен в нее был не бык и не лошадь. Хатай тянула карликовая слониха цвета грязного снега. На улицах Старого Волантиса этих животных было полным-полно.
Квентин предпочел бы пойти пешком, но они были очень уж далеко от места, где остановились. Кроме того, владелец Купеческого дома предупредил их, что пешие прогулки уронят их в глазах как чужеземных капитанов, так и коренных волантисцев. Уважаемые люди ездили либо в паланкинах, либо в хатаях... и по случайному стечению обстоятельств двоюродный брат хозяина как раз владел несколькими такими повозками и был рад оказать гостям услугу.
Их возница был одним из рабов его брата – маленький человечек с вытатуированным на щеке колесом, почти голый, в одной набедренной повязке и сандалиях. У него была кожа цвета тикового дерева, глаза – как два уголька. Он помог дорнийцам забраться на выложенную подушками скамью между огромными деревянными колёсами двуколки и сам влез на спину слонихи.
– К Купеческому дому, – велел ему Квентин, – но езжай вдоль причалов.
Вдали от гавани и морского ветра, на улицах и в проулках Волантиса стояла такая духота, что можно было утонуть в собственном поту, по крайней мере, на этой стороне реки.
Возница крикнул что-то слонихе на местном языке, и она стронулась с места, мотая хоботом из стороны в сторону. Двуколка, накреняясь, потащилась следом; возница улюлюкал, сгоняя с пути матросов и рабов. Их было нетрудно отличить друг от друга: все рабы были татуированы. Маска из голубых перьев, молния от нижней челюсти до брови, монета на щеке, леопардовые пятна, череп, кувшин. Мейстер Кедри говорил, что на одного свободного в Волантисе приходится пять рабов – правда, он не дожил до возможности проверить свои расчеты. Он погиб в то утро, когда пираты взяли «Жаворонка» на абордаж.
В тот день Квентин потерял еще двоих друзей – Уильяма Уэллса с его веснушками и кривыми зубами, отчаянного копьеносца, и Клетуса Айронвуда – красавца, несмотря на косоглазие, вечно возбуждённого, вечно смеющегося. Полжизни Клетус был лучшим другом Квентина, брат во всём, но не по крови.
– Поцелуй за меня свою невесту, – прошептал ему Клетус перед смертью.
Пираты влезли на борт в предрассветной темноте, когда «Жаворонок» стоял на якоре у берегов Спорных земель. Ценой двенадцати жизней экипажу удалось отбиться. После этого члены команды обобрали убитых пиратов, сняв с них пояса, обувь и оружие, разделили содержимое кошельков, стащили кольца с пальцев и выдрали самоцветы из ушей. Один из пиратов был так толст, что корабельному коку пришлось отрезать ему тесаком пальцы, чтобы снять кольца. Понадобилось три матроса, чтобы поднять его и выбросить в море. Остальных пиратов швырнули следом – без молитв и церемоний.
С собственными мертвецами обошлись получше. Моряки зашили тела в парусину и, чтобы те утонули поскорее, нагрузили камнями для балласта. Капитан со своей командой помолился о душах погибших товарищей. Затем он обернулся к дорнийским пассажирам – из шести взошедших на борт в Дощатом городе в живых осталось трое. Даже Громадина – бледный, изнурённый морской болезнью и едва стоящий на ногах – вылез из недр корабельного трюма, чтобы проводить покойных в последний путь.
– Кому-то из вас надо произнести поминальную речь по своим убитым. Потом мы предадим их морю, – сказал капитан дорнийцам.
Вызвался Геррис, хотя ему пришлось солгать, поскольку нельзя было выдавать ни их личности, ни цель их путешествия.
«Для них все не так должно было закончиться».
– Мы будем рассказывать об этом путешествии своим внукам, – объявил Клетус в тот день, когда они выехали из замка его отца.
Уилл скорчил рожу и сказал:
