Остальные отряды варваров, уже превращенные в беспорядочные толпы, сражались отчаянно, отступая, наконец не выдержали такого явного истребления, повернули коней и помчались прочь. Конники сэра Митчелла и Будакера сперва кинулись было вдогонку, но протрубили трубы, пришлось остановиться, и в бой вступили легкие всадники, которых по моему приказу так тщательно отбирали в войско.
На быстрых конях, не обремененных броней, даже неподкованных, неслыханное дело для нашего лошачного дела, они помчались следом, настигли, и началось страшное истребление, потому что варвары все еще надеялись уйти, прекрасно зная, что их кони хоть и слабее рыцарских, но резвее, и кровавая резня длилась и длилась, кони варваров уже устали в битве и теперь спотыкались, а свежие лошади наших конников несли всадников без усилий.
Избиение продолжалось на протяжении десятков миль, земля вся покрылась телами умирающих варварских героев. Кое-кто из степных воинов, помня обычаи крестоносцев, пытался сдаться, но таких молниеносно убивали и мчались дальше, не желая обременять себя грузом.
К нам подскакал гонец, прокричал издали:
— Ваша светлость!.. Капитан Уитмен сообщает, что продолжит преследование, пока не останется ни одного вражеского воина.
— Не попал бы в засаду, — пробормотал граф Ришар.
— Уитмен осторожный воин, — ответил я. — Приметил я его давно. По возвращении нужно возвести в благородное сословие. Все-таки возраст…
Он странно посмотрел на меня.
— А пока держали в черном теле, чтобы не взбрыкивал?
— Сами понимаете, — ответил я, — для такой роли нужен человек не родовитый. Обремененный знатной родословной мог бы нарушить мой строгий приказ и вступить в бой по своему желанию. Не каждый способен смирить рыцарскую гордость и четко выполнять приказы.
— Как Макс, — сказал он.
— Да, — согласился я, — как Максимилиан фон Брандесгерт.
— Поистине, — заметил Ришар, — у этого виконта христианское смирение и послушание.
— Напоминаете, что созрел для барона?
— Вы сами это обещали, — напомнил он.
— Сразу же после этой битвы, — заверил я.
А на поле отряд под руководством вождя, похожего на огра, продолжал сражаться и в окружении. Наши рыцари, оскорбленные таким упорным сопротивлением, в то время как другие уже бегут, бросались на варваров в боевом исступлении, поднимали покрытых броней коней на дыбы и тяжело обрушивали их на головы противника, рубили мечами, топорами, били шестоперами, боевой клич давно оборвался, слышен только постоянный стук металла по металлу и дереву щитов, хриплое дыхание да ржание коней.
В тесноте дрались грудь в грудь, в тесноте нельзя даже размахнуться, и били друг друга рукоятями, хватали за голову, за руки, за волосы, падали с коней и там продолжали сражаться, а выживший тут же старался вспороть брюхо вражеского коня или бедро противника. Удушливая желтая пыль то и дело окутывала все место сражения, варвары дрались уже молча, угрюмые, как медведи, окруженные псами.
Я с ужасом увидел, как гигантский вождь двумя ударами разбил, как переспевшие дыни, стальные шлемы двух блестящих рыцарей вместе с их головами, ему пытались противостоять в поединке, но он ревел страшно, как зверь, и продолжал сокрушать противников.
— Это я не могу терпеть, — сказал я и, повернув Зайчика, ринулся к месту схватки.
Кольцо рыцарей сжималось вокруг отряда варваров с каждой минутой, Я подскакал к тесному ряду тяжелых конников, через которых еще надо протиснуться вперед, как раз в момент, когда удачно брошенный молот ударил вождя в лоб. Он покачнулся и остановился, тряхнув головой, глаза затуманились на миг, но в следующее мгновение взревел оскорбленно и снова поднял над собой огромную палицу.
Однако этого мгновения оказалось достаточно: сразу три короткие пики вонзились в его бока. Он закричал страшно, двинулся вперед, увлекая за собой соратников и нанося страшные удары, сумел выбить из седла еще троих, затем его колени подломились…
Я еще услышал его хриплый крик:
— Вперед!.. Убьем Ричарда…
Воодушевленные рыцари и латные ратники с еще большей яростью стиснули кольцо, а из варваров словно выдернули стержень: начали отбиваться кое-как, уже смирившись с неизбежностью смерти.
Я повернул коня, Боудеррия посмотрела на меня с удивлением, но тоже пустила своего следом. Мы поднялись на холм, граф Ришар сказал с сожалением:
— Обилие плодов клонит ветвь книзу, пышный хвост замедляет походку павлина, быстроногого коня стреножат.
— Гм, — сказал я, — растолкуйте, граф. А то я что-то сегодня туповат.
— Вот так сами достоинства причиняют зло, — пояснил он. — Вредят! Будь эти герои не так отважны и горды, либо убежали бы и сохранили жизни, либо сдались бы… Таких отважных воинов мы бы только угостили вином и постарались склонить на свою сторону..
— Дураки, — согласился я. — Вообще, среди ненавистных качеств врага не последнее место занимают его достоинства, не так ли?
Он хмуро усмехнулся.
— Увы, так. Но мы, рыцари, должны ценить доблесть и в противнике.
— Должны, — согласился я. — Должны, да.
На поле боя священники и лекари торопливо обходят раненых, одних торопливо перевязывают, других причащают, мои алхимики лечат своими способами, но если тяжелораненый приходит в себя и выказывает признаки выздоровления, священник старательно смотрит мимо, потом разберемся, а пока все мы в одной лодке.
Я выехал на место самых ожесточенных схваток, спрыгнул на землю и тоже пошел, высматривая тех, кто даже при хорошем лечении точно не дотянет до ночи.
Они открывали глаза, провожали меня взглядами, я медленно шел по залитой кровью земле, постепенно нарастает слабость, холодок начинает проникать даже в кости.
В сторонке заметил целый вал трупов варваров, а в середине фигура в доспехах, наполовину завалена полуголыми трупами. Почти все рассечены так страшно, что никому второго удара уже не потребовалось, рукоять чудовищных размеров секиры прикрыта когда-то белым плащом с красным крестом.
Пока я делился частичкой жизни с ранеными, двое священников вытащили там доблестного воина, это оказался массивный гигант, весь в железе, широкий и со вздутой грудью.
С него сняли шлем, оттуда освобожденно выплеснулась бородища, я с изумлением смотрел в лицо героя, узнавая эти грубые черты, словно вытесанные каменотесом из гранитной глыбы, эти широченные плечи.
Священники что-то говорили ему, один начал суетливо протирать мокрой тряпкой лицо раненого, тот прорычал что-то грубым и бухающим голосом, словно за его спиной кто-то бьет в огромный барабан, скривился.
