Кецалькоатль неожиданно приподнялся на локтях, подавшись к Кортесу — движение это было таким стремительным, что рука Эрнандо непроизвольно сжала рукоять меча.
— Это ты ничего не понял, Малинче! — голос Змея звенел. — Каждый человек может жить так, как изначально задумано Творцом! И для того, чтобы достичь блага, вовсе не обязательно считаться последователем Христа или Мохаммеда. Достаточно просто заглянуть себе в душу, туда, где сияет божественный свет. А отблеск этого света есть в каждом из нас, Малинче!
— Ты обманываешь себя, — жестко сказал Кортес. — Сам увидишь, сколько света будет в глазах служителей Тескатлипоки, которые вырвут тебе сердце и вымажутся твоей кровью.
Кецалькоатль беспомощно пожал худыми плечами и вновь упал на циновки.
— Видишь ли, если бы тебя с детских лет воспитывали в убеждении, что, проливая кровь, ты спасаешь мир…
— Оправдываешь убийц? — нехорошо усмехнувшись, спросил Эрнандо. — Тогда, может, и меня заодно оправдаешь?
Ему показалось, что Кецалькоатль тихонько засмеялся.
— А разве ты нуждаешься в оправдании? Ведь ты же спас меня от происков врагов, верный друг и союзник.
— Я видел твое лицо, — сообщил ему Кортес, круто меняя тему разговора. — И думаю, что, если бы не маска, люди шарахались бы от тебя, как от прокаженного.
Змей упрямо мотнул головой.
— Ты опять не понимаешь, Малинче. Мое лицо — это лицо бога. Оно может показаться тебе безобразным, но ведь ты никогда не видел богов.
Он взялся за края маски, но Кортес поспешно махнул на него рукой.
— Не нужно! Я уже насмотрелся на тебя, пока ты лежал без чувств… Кстати, ты много раз повторял имя Шочикетсаль. Кто это?
— Моя жена, — глухо ответил Кецалькоатль.
— У богов есть жены? — улыбнулся кастилец. — Я думал, ты соблюдаешь обет безбрачия.
— У меня восемь жен, Малинче. Я не беру в расчет наложниц. Даже если я закончу свою жизнь на алтаре Дымящегося Зеркала, семя Се Акатль Топильцина даст добрые всходы. Но Шочикетсаль — ее я любил больше всех. А ты разлучил нас, Малинче.
— Я сожалею, — Кортес церемонно поклонился. — Если бы это было в моей власти, я вернул бы ее тебе. Хочешь, я пошлю парламентеров в долину — вдруг она там, в лагере твоих друзей?
— Я не желаю, чтобы она вновь очутилась в клетке, — ответил Кецалькоатль. — Но если ты действительно намерен вести переговоры с тотонаками, спроси, нет ли среди них моего врача, Джафара.
— Джафара? — переспросил Эрнандо. — Твой врач — мусульманин?
— Что же в этом такого? Всем известно, что арабские врачи — лучшие в мире. Во всяком случае, Джафар сможет помочь мне куда больше, чем лекари-отоми.
— Ты поправляешься, — заметил Кортес. — Здешние лекари совсем не так плохи, как ты думаешь. Да и Фигероа — даром, что коновал — вытащил с того света немало моих парней.
— Я не поправлюсь, Малинче, — спокойно сказал пленник. — Я умираю, потому что раны, нанесенные ксиукоатль, нельзя исцелить.
— Глупости! Фигероа сказал мне, что твой синяк потихоньку бледнеет. Однако если ты желаешь, я могу послать за твоим Джафаром.
Только имей в виду — если тотонаки убьют парламентера, второй попытки уже не будет!
— Они никого не убьют, — еле слышно произнес Кецалькоатль. — Вот, возьми, Малинче, и отдай это своему посланцу…
Он протянул худую, обтянутую неестественно бледной кожей руку и вложил в широкую ладонь Кортеса маленькую каменную фигурку. Кастилец пригляделся — на кусочке темно-зеленого нефрита была вырезана крылатая змея.
— Увидев мой знак, вожди Семпоалы поймут, что посланнику можно верить, — голос Кецалькоатля дрогнул: — Как бы я хотел, чтобы вы стали союзниками, Малинче. Помнишь наш разговор на берегу ручья? Христиане не должны мириться с царством дьявола на земле, а ты своими руками помогаешь врагу рода человеческого…
— Ты говоришь, как падре Люке, — усмехнулся Эрнандо. — Не удивлюсь, если ты знаешь наизусть Священное писание. Знаешь ведь?
— И Коран, и Тору, и священные гимны тольтеков. Вся моя жизнь была посвящена поискам истины, Малинче. Но порой познать истину не значит познать себя. Я сказал, что не виню тебя в твоем предательстве, и это правда. Это я виноват в том, что не распознал в тебе врага. Со мной такое случается нечасто. Если бы я прислушался к голосам тех, кто предупреждал меня о коварстве белых наемников, вас прогнали бы из Семпоалы, и ни аркебузы, ни боевые кони не помогли бы вам захватить меня. Но ты показался мне человеком чести, а я слишком хорошего мнения о рыцарях-христианах, чтобы подозревать их в вероломстве.
— И много ты видел рыцарей-христиан? — угрюмо спросил Кортес. — В аль-Ануаке они встречаются нечасто.
— Не все ли равно? Имеет значение лишь то, что я ошибся, доверившись одному из них.
Пленник повернулся к стене и затих. Повисло тяжелое молчание.
— Я постараюсь выполнить твою просьбу, — сказал Эрнандо, пряча нефрит в карман камзола. — И уж во всяком случае сделаю все, чтобы тебя вылечили…
Вернувшись к себе, он вызвал лекарей-отоми и пообещал им, что если пленник умрет до того, как отряд вернется в столицу, все они закончат жизнь на алтарях Уицлопочтли. Подобное же напутствие получил и Фигероа — только ему были обещаны крепкая веревка и высокое дерево.
Разобравшись с лекарями, Эрнандо навестил принцессу, размещавшуюся в личных покоях правителя Шочикемалько. Со дня бегства из Семпоалы они виделись лишь пару раз, мимолетно и всегда в присутствии посторонних. Принцесса была очень утомлена трехдневным броском через равнины и почти не выходила из своих комнат. Первым делом Кортес потребовал, чтобы Ахмед и Ибрагим оставили их наедине.
— Вы просите о невозможном, амир, — спокойно ответила Ясмин. — Правила приличия запрещают мне оставаться с мужчиной без моих верных слуг.
— В подземелье белой пирамиды вы об этом не беспокоились, — заметил Кортес. — Что ж, я не стану смущать вас своей настойчивостью. Но в этом случае вы вряд ли узнаете о том, что происходит с нашим уважаемым гостем.
Любопытство пересилило непонятную холодность принцессы. Когда евнухи вышли из комнаты, Кортес сообщил ей о том, что Кецалькоатль, по всей видимости, не доживет до возвращения в Теночтитлан.
— Мне, собственно говоря, все равно, поправится он или умрет, — любезно добавил Эрнандо. — Но вам, я полагаю, судьба Змея небезразлична.
Тонкие пальцы принцессы беспокойно забарабанили по подлокотникам кресла.
— А если он обманывает вас? Что говорят ваши врачи?
Кортес пожал плечами. Диагнозы Фигероа разнообразием не отличались. А повторять принцессе болтовню меднокожих о злых духах, поселившихся в теле Кецалькоатля, не стоило.
