- Хайло прикрой, смерд! Глотку застудишь.
Ворота княжьего двора открылись, отряд с гиканьем и свистом вылетел на площадь, а Савелий с ратником, усевшись на нартах, помчались в стан. Савка сидел позади, обхватив широкую спину воя, прятал лицо от ветра за его кольчужным затылком.
"Вот опять осрамили меня, - с горечью думал он. - У всех на глазах, не смущаясь. Будет ли предел этому?".
- Слышь, купец, а правду говорят, что твой дед - морской царь? - полюбопытствовал ратник, повернув голову.
Савка поглядел на него, прикинул - сразу дать по рылу или до стана дотерпеть? Потом вспомнил: вой этот из челяди боярина Якова Прокшинича, его не тронь. Оттого и дерзит. Савка отвернулся и процедил:
- Прикуси язык, смерд.
- Хе-хе, значит, правда, - нагло ухмыльнулся вой.
Савелий аж задрожал от ярости. Доехав до ворот, вдруг заколебался, велел остановиться, сказал бойцу:
- Ты езжай, а я останусь здесь.
- Воевода сказал нам обоим ехать.
- Езжай, говорю, - окрысился Савелий. - Болтать ещё будешь...
И, чтоб избежать дальнейших препирательств, пошёл прочь.
Он шагал, не глядя по сторонам, блуждал по каким-то закоулкам, пугая людей и кур, упирался в тупики по пустыри. Однажды миновал изумлённых югорских воинов, топавших куда-то в копьями на плечах, несколько раз едва не сшиб детей, бегавших по улицам, затем, чуть не врезавшись сослепу в покосившегося идола на перекрёстке, немного сбавил ход. Лихорадочные мысли проносились в его голове, метались, цепляясь друг за друга, теснились, будто ледоход в узком месте, просачивались обломками и, неясные и смутные, исчезали во тьме, чтобы тут же смениться новыми. Савелий был как в бреду. Он чувствовал, что не может вернуться в стан, что ему всё обрыдло, но куда идти, он не знал. Впрочем, ответ был очевиден, и выбора не оставалось: если не к своим, то к югорцам. Третьего было не дано.
Решение, однако, он принял не сразу. Ещё раздумывал, хотя для приличия, чтобы успокоить взбрыкнувшую совесть. Наконец, приняв решение, направился обратно к терему князя. Чувства лукаво соблазняли его, убеждая, что так и нужно поступить, но рассудок безошибочно определил цену такого выбора: измена. Он не знал ещё, как проберётся к югорскому князю. Но его обуяла какая-то бесшабашность. Утвердившись в своём решении, он махнул рукой на последствия: пускай придётся врать воеводе, лишь бы проникнуть в княжью усадьбу. А там - будь что будет. Пан или пропал.
Повсюду на улицах толпились югорцы. Они с враждебным любопытством поглядывали на русичей, собравшихся перед домом князя, что-то обсуждали, но приближаться не смели и топтались у края площади. Слышался югорский говор, рёв оленей, скрип полозьев по снегу. Туда-сюда бегали какие-то оборванные люди, из ворот княжьего двора выезжали местные бояре на оленях и нартах, запряжённых собаками, обратно заходили воины с луками. Суматоха нарастала, и Савелий понял, что лучшего времени, чтобы прошмыгнуть незамеченным, не будет.
Смешавшись с очередным югорским отрядом, он уже юркнул было внутрь, но тут один из стороживших воев схватил его за шиворот и дёрнул на себя. Душа Савелия заныла, а сам он залопотал, показывая на избу:
- Мне к князю вашему... с важным словом... Он богато наградит. Я тайну знаю. Пусти, ратник, ради вас всех стараюсь...
Молитвенно сложив ладони, он покосился на новгородцев, сгрудившихся на площади возле саней. Вой не отпускал и злобно взирал на него. Остальные сторожа окружили купца, наставили на него копья.
- Да что ж вы за ослы такие! - в отчаянии воскликнул Савелий. - К князю вашему мне надо, понятно? К князю. Пустите, сволочи! Ведь удачи своей не видите, олухи косорылые!..
Страх заставлял его ругаться всё громче, а ратники, не понимая ни слова, осторожно выталкивали купца со двора. Савелий готов был уже пасть перед ними на колени, но тут где-то раздался строгий окрик, и воины расступились. К Савелию подошёл невысокий человек с топором, заткнутым за цветастый пояс, что-то спросил у него, показав на избу. Купец закивал.
- Да-да, туда. К князю вашему. Важную вещь хочу сказать.
Человек с каким-то сомнением поглядел за спину Савелию, затем качнул головой в сторону двери - пойдём, мол. Они прошагали к избе, человек вошёл внутрь, оставив купца снаружи. Савелий повернулся к югорцам, посмотрел на всё ещё открытые ворота и поспешно отвернулся. Зубы его стучали от страха, ноги сами собой притоптывали на снегу. Наконец, дверь открылась, и человек движением руки позволил Савелию войти. Купец ступил внутрь, снял песцовую шапку, оббил меховые сапоги о порог, робея, прошёл в уже знакомую ему горницу.
На этот раз там находились только князь с толмачом, шаман, да два воя у входа. Неловко поклонившись, Савелий осклабился было, но тут же согнал улыбку с лица.
- Чего ты хочешь? - спросил князёк через переводчика.
- Служить тебе хочу. Нет мне жизни в Новгороде.
Князёк обменялся взглядами с кудесником, потом спросил:
- А что ты можешь?
Савелий затруднился. В самом деле, что он может? Давать указания смердам да подсчитывать барыши? Едва ли эти умения пригодятся югорцам.
- Я был в разных странах... Могу быть полезным, - промямлил он.
Князёк в сомнении почесал щёку. Волхв перегнулся к нему, что-то зашептал на ухо. Князёк внимательно выслушал его и кивнул.
- Я хочу знать, сколько у вас людей и оленей, - отчеканил он.
- Ратников сотни три, а скотины - не знаю, должно, с пять десятков наберётся...
- Что с Олоко и Юзором?
- Я не знаю, кто это.
- Хонтуи, чьи тамги вы перекинули нам через стены.
- Убили их вроде. Буслай, что ушкуйников водит, вместе с проводником нашим из зырян в лес ходил с сотней бойцов. Он князей ваших и положил.
- Что за зырянин? - насторожился князёк.
- Встретили одного по пути, имя ему - Арнас. Ловкий оказался как дьявол. Все ваши тропы знал и ведовство умел разгадывать. От него-то первый город и погорел...
- Город Апти?
- Не знаю... Должно быть.
- И как он сгорел?
- Говорят, кудесники ваши зачаровать нас хотели, мороком опутать... Да зырянин обман раскрыл. Сейчас-то вижу - врал он, крови югорской алкал, оттого и нас в грех ввёл.
- Этот зырянин - шаман?
- Пёс его знает. Моислав, попович наш, верил, что шаман. А как на самом деле - один Бог ведает.
- Что за Моислав?
- Сын гречина-изографа. Он в вашей земле мудрости искал, всё к идолам ходил, пока его поп, отец Иванко, разума не лишил, бесов изгоняя. Теперича совсем глупенький.
Кудесник подался немного вперёд и, пытливо глядя на перебежчика, спросил:
- Что тебя заставило пойти к нам?
- Завистники мои, - твёрдо ответил Савелий. - Неприятели отца. Не могут они простить удачи нашей в делах торговых.
- И ты, стало быть, хочешь расквитаться с ними?
- Да.
Князёк понимающе кивнул.
- Есть ли в русском стане твои люди?
- Смерды-то? Как не быть.
- Не смерды. Те, кто думает так же, как ты.
- Таковых больше нет. Один я.
Князь помолчал. Кудесник же спросил проницательно:
- Неужто ради мести ты готов бросить дом и семью?
Савелий смущённо помял в руке шапку. Такая мысль не приходила ему в голову. Предавая своих, он не думал, что перечёркивает этим всю свою жизнь.
- Отчего ж? Домой ещё вернусь. Но прежде расквитаюсь с врагами рода моего.
Унху опять переглянулся с шаманом, крякнул от удовольствия.
- Значит, ты пришёл не служить, а тешить своё самолюбие. Но разве я похож на человека, который угождает чьему-то самолюбию?
Савелий понурился, не зная, что ответить. Кудесник перекинулся с князьком несколькими словами. Тот покивал, не сводя взгляда с купца.
- Запомни, русич, - сказал он, - всё, что творится на белом свете, происходит по воле богов. Не месть свою ты пришёл утолить, а исполнить их решение. Ты понимаешь меня?
- Да, господин, - прохрипел Савелий.
- А теперь расскажи мне, кто предводительствует вашим войском, сколько у вас припасов и всё прочее, что может быть мне любопытно.
Площадь заполнилась людьми. Югорцы, понукаемые своими боярами, понавезли из кладовок мягкой рухляди и рыбьего зуба, приволокли в мешках серебряные подносы и маммутову кость. Новгородские писцы шли от нарт к нартам, всё записывали, подсчитывали, ругались с боярской челядью, норовившей спрятать под тулуп одну-две шкурки. Полусотня русских воинов оцепила середину площади и, отгоняя настырных мальчишек, жадно поглядывала на югорских баб, стоявших с данью на краю площади. Ядрей гарцевал на олене перед княжескими воротами и, гордясь собой, залихватски поигрывал плёткой. Не всякому русичу удаётся так ловко сидеть на сохатом. Яков Прокшинич, к примеру, так и не сподобился, даром, что Заволочье исходил вдоль и поперёк. Завид Негочевич тоже. Буслай и Сбышек ездят временами, но без охотки. А вот Ядрей освоил науку, сидит как влитой, не хуже югорца. Красуется перед нехристями.
