Ворота вдруг открылись, и к воеводе выбежал какой-то югорский раб. Безостановочно лопоча, он потянул его за рукав во двор княжьего сруба.
- Чего тебе, голь перекатная? - брезгливо спросил воевода, одёргивая руку.
Югорец продолжал трещать, вновь пытаясь ухватить Ядрея за рукав. Открывшие ворота ратники низко кланялись русскому предводителю.
- Ну ладно, уломал, - покровительственно буркнул воевода, отпихивая смерда носком сапога.
Он спрыгнул на снег, взял оленя под уздцы и ступил во двор. Вои и слуги раболепно склонились перед ним, смерд-провожатый предупредительно открыл дверь в терем. Ядрей, недоумевая, ступил внутрь.
Едва он исчез в избе, как из-за угла ближнего хлева вынырнул Савелий. За спиной его болтался мешок с чем-то тяжёлым и высоким. Придерживая свою ношу ладонью, чтобы не била по пояснице, купец уселся на нарты и положил мешок перед собой, а югорский возница хлестанул оленей.
Но уже на площади, едва выехав со двора, им пришлось задержаться. Савелий привстал немного, высмотрел в толпе священника.
- Эгей, святой отец! - крикнул он. - Тебя воевода к себе зовёт.
- А сам он где? - спросил батюшка.
- У князька югорского сидит.
- Брагу хлещет? - подозрительно сказал священник.
- Это уж ты его спроси.
- А что за мешок у тебя, Савелий? Небось, пограбил где-то?
- А ты мне не апостол Пётр, чтобы в рай пускать, - нахально ответил купец. Он ткнул в спину возницу, и тот помчал нарты прочь с площади. А отец Иванко покачал головой и пешком направился к княжьей избе.
Буслай со всё большим недовольством следил за происходящим вокруг югорской столицы. Меж ней и русским станом носились бирючи, в городок заходили отряды, а ушкуйники по-прежнему мёрзли в лесу, всеми забытые.
- Слышь, сотник, как бы не надули нас с данью-то, - усмехнулся Нечай.
Борода его застыла и хрустела при каждом прикосновении к одежде. Нос посинел от холода.
- Небось не обманут, - ответил вожак.
Он сидел на конской попоне, заботливо подложенной воинами, и поигрывал ножом. Снег перед ним был сплошь истыкан мелкими дырочками, словно вспученная пена морская.
- А ежели обманут? - напирал Нечай. - Бояре-то своих челядинов в город пустили, а мы в лесочке кукуем.
- Обождём ещё. Нам спешить некуда.
- Как же, некуда! Мороз-то крепчает. Разве ж у тебя кости не стынут?
- Раскудахтался ты, Сатана, хуже бабы.
- А ты, я вижу, размяк, сноровку потерял. Раньше-то с боярами по другому говаривал.
- Назойливый ты, Нечай, будто муха, - поморщился сотник.
- А ты точно студень - сидишь и в ус не дуешь.
Буслай вытянул шею и посмотрел куда-то за спину Нечая.
- Кто это там в стан едет?
Ушкуйник обернулся.
- Темно, не видно. Эй, парни кто поглазастее! Гляньте!
К опушке вышло несколько молодых бойцов; присев за комлями, они стали наблюдать.
- Не видно, дядя Нечай. Вроде тяжёлое что-то везёт...
- Тяжёлое, - проворчал Сатана. - Это я и без вас вижу. Ладно, ползите обратно, пока засаду нашу не раскрыли. - Он снова посмотрел на Буслая. - Вон, очередной гонец поехал. Мудрят они что-то промеж собой, а нас в то не посвящают.
- Может, и так, - безразлично откликнулся сотник.
Сатана плюнул и отошёл в сторонку.
Но скоро ушкуйники оживились. Вестник, пробыв недолго в стане, скатился на нартах с холма и исчез в мяндачном лесу. Ушкуйники на всякий случай взялись за оружие, притихли, словно подстерегая добычу. Сразу стал слышен далёкий гул людского скопища в городке. С оцепеневших от холода стволов кусками падал снег. Белая изморозь дымкой витала перед глазами, ложилась на сугробы жемчужными россыпями. Справа переливалась серебром, будто слюда на солнце, скрытая под настом ворга[59], слева, за сплетениями дремучего беломошника, громоздился засеками сузём[60].
Впереди, громко хрупая снегом, показался человек. Двигался он медленно, то и дело пригибался под колючими ветвями сосен и замирал, крутя головой. Ратники, не шевелясь, наблюдали за ним.
- Эй! - крикнул человек. - Вы здесь или нету вас?
- Чего тебе? - спросил Нечай, высовываясь из-за дерева.
Человек узнал его и улыбнулся.
- Весть у меня для вас, - сказал он, с трудом продираясь сквозь сугробы и заснеженный лозняк.
- Что за весть? - подал голос Буслай, поднимаясь со своего места.
- Воевода просил за боярами присмотреть. - Это был Савелий. Он приблизился к ушкуйникам и приветливо огляделся. - Славное местечко выбрали. Из города не видать, зато ворота как на ладони.
- Ты лучше скажи, что там воевода думает, - оборвал его Буслай.
- Всем не скажу. А тебе на ухо шепну.
- У меня от парней тайн нет, - резко ответил сотник, покосившись на Нечая.
Савелий потрепал заиндевевшую бороду.
- Ядрей мне вещицу одну передал. Сказал, чтобы в стан её вёз, а там оставил под надзором вятших. Да вот беда: вещица-то больно ценная. Как бы бояре не передрались из-за неё. - Он посмотрел в сторону. - Да и спрятать могут, так что не доищешься потом.
- Что за вещица?
- Хорошая вещица. Тебе будет по нраву.
Буслай коротко подумал, прищурился.
- Баба что ли Золотая?
- Она, родимая, - подтвердил Савелий.
У сотника аж глаза загорелись. Обернувшись к Нечаю, он хотел что-то сказать, но осёкся и, сглотнув, крикнул:
- Айда в стан, ребятушки. Бояре для нас подарочек приготовили.
Продрогшие ушкуйники только этого и ждали.
Скоро сотня бойцов, не скрываясь более от югорцев, высыпала из леса и, стянувшись в тугую косу, принялась карабкаться на едому. А Савелий, сделав своё дело, вернулся к нартам, что ждали его на опушке, и поехал обратно в город.
Сведав от дозорных о подходе ушкуйников, оба боярина и Сбыслав Волосовиц с челядинами вышли к ним навстречу.
- Что это они вдруг с места сорвались? - задумчиво промолвил Завид Негочевич.
- Приказ, видать, получили, - ответил Сбыслав.
- Кто ж им передал его? Вроде не было там бирючей... - Боярин повернул голову к сторожам, крикнул им: - Эй вы, из острога в лес ездил кто-нибудь?
- Да вроде никого, боярин... - ответили ему.
- Вроде... - передразнил Завид. - Небось вместо догляда в кости резались, остолопы...
- Обижаешь, боярин...
Дрожащая в сумеречном свете ложбина меж двух едом смахивала на вычищенное корыто, по дну которого цепочкой бежали чёрные муравьи. Расстилавшаяся на востоке тайбала[61] нависала над прибитой снегом павной[62], словно обрывистый берег над гладью тихого озера. Ушкуйники с трудом взбирались на вершину холма, царапая порты об острые края слуда. До боярских ушей доносилась ругань воев и хруст пробиваемого наста. Югорцы со стен удивлённо взирали на это действо, гадая, откуда к русичам пришла подмога.
- Вы почто приехали? - гаркнул Яков Прокшинич.
- Будто и не знаешь! - хмуро прохрипел Буслай.
Ему было тяжко лезть наверх, и потому с боков его поддерживали два товарища.
- Да чтоб мне лопнуть, - поклялся Яков.
- Ты, боярин, не виляй, - сказал сотник, останавливаясь шагах в пяти ниже по склону. - Думаешь, не знаем мы, что вам Савка из города приволок?
Яков прищурился, подступил к нему вплотную, зашипел:
- С ума сошёл? Ежели чадь о том прознает, усобица начнётся. Каждый захочет таким богатством владеть.
- За пузо своё держишься? Прав был Ядрей - присмотр за вами нужон.
- Так это воевода вас послал?
- Посланного ветер носит. А вам, боярам да житьим людям, доверия нет.
- Так иди и скажи Ядрею, что я и без его кощеев[63] управлюсь.
Не следовало ему так говорить. Нет для ушкуйника худшего оскорбления, чем кощей. Такое смывается только кровью. Лицо Буслая побагровело, он потянулся к висящему на боку мечу, но рядом с Яковом уже выросли два дюжих хлопца. Брякнув кольчугами под кожухами, они тоже опустили ладони на рукояти мечей. Буслай, не оглядываясь, махнул рукой, подзывая к себе остальных бойцов. К Якову тоже подтянулось подкрепление в лице Сбыслава и Завида с вооружённой челядью.
А попович Моислав, тоже вышедший поглазеть на разбойничков, вдруг заголосил:
- Сказано: Царство, разделившееся в себе, погибнет. Так заповедал нам Господь. А боги-то древние иное рекут: око за око, зуб за зуб. Воздай каждому по делам его. И да прольётся кровь во имя святой мести!
