в этот момент, чтобы сопротивляться или спорить, поэтому сдалась. Она ушла, очень быстро, в ту же сторону, откуда пришла.
Фрикс тоже скрылся из вида. Урод чёртов, — подумал Аластор. Он не хотел портить отношения с сёстрами, но что он мог ещё сделать? Позволить ей совершить то, о чем она будет жалеть? Он знал, что должен охранять их, и, по его мнению, поступил правильно.
— Считаешь, я виноват? — спросил Аластор у Веспер, когда она вела его к свободным комнатам.
Рыжеволосая активистка повела плечом. В её лице читалось осуждение, но ещё яснее — нежелание встревать в чужие дела. Она казалась задумчивой и слегка подавленной, но пусть лучше и правда не лезет, — решил Аластор.
— Ты сам взвалил этот долг на себя. Тебе и разбираться. — Ответила она. — Мне не понравилось, что ты обидел её, когда она, наконец, взбодрилась. Девочки потеряли мать, чёрт возьми. Мог бы и не мешать ей сегодня.
— Потом она мне будет благодарна, — ответил он, полностью уверенный в своём поступке. — Мы уедем. Сомневаюсь, что твой дружок захочет присоединиться и заботиться о ней.
— Поэтому будешь заботиться ты, так? — Веспер стрельнула на него глазами.
— Я здесь для них. Хочешь верь, хочешь нет, — ответил он, но так и не нашёл одобрения в пылающих глазах активистки.
Он направился в комнату, которую указала ему Веспер. Сами революционеры спали в казармах, около десяти человек в одном помещении. Алкид же решил, что гостей следует разместить со всеми удобствами. Наёмник вспомнил этот странный запах, вспомнил тонкое точёное тело, жавшееся к нему. Всё это было неестественно, неправильно, отвратительно. Как тот подобострастный голос Эхо, когда она, пьяная, избитая, нагая, лежала на настиле, раздвигая ноги, когда манила его к себе, произнося какие-то глупости, когда играла в шлюху… Замолчи. Жар, исходящий от кожи; два тела, сомкнувшихся в танце продажной любви.
Он хотел уснуть. Слишком долгий день после слишком долгой ночи. Его силы были на исходе. Аластор вошёл внутрь комнаты, хотел лечь и уснуть, даже не зажигая света, но на столе в крошечной комнате уже горела свечка, а на грубо сколоченной кровати сидела девушка. На единственный миг ему вдруг показалось, что это была Вестания, но он видел её только что, Веспер остригла ей волосы.
Чёрные длинные локоны покоились на мерно вздымавшейся груди. Она была одета в тонкую ночную сорочку, плечи оголены, на них только бретельки, босые ноги, гладковыбритые острые колени и столько тоски в глазах…
— Рея… — произнёс он нерешительно.
— Пожалуйста, сделай это, — сказала она с мольбой в голосе.
— Что ты задумала? — он подошёл ближе, хотел увести её, хотел схватить за запястье, как она вскочила с места, сверкнув решительными глазами.
— Дай мне объяснить! — потребовала она.
— Чего здесь объяснять? — прошипел Аластор. Перспектива совершить ошибку после того, как он остановил Вестанию, совсем его не привлекала.
— Мекон был моим мужем, но этот брак был не по любви, — затараторила она, словно опасаясь, что он не даст ей сказать. — Я дочь Акрополя, — так называли всех детей политиков. Вот оно что… Рея — дочь кого-то сверху, одного из горстки, кто правит страной. — Когда я познакомилась с Меконом, и он рассказал мне всё, я поняла, что не хочу подчиняться им, мы поженились втайне и сбежали, ребёнок нужен был для шантажа… мой отец хотел наследника, ему нужен был мальчик, внук… с ребёнком мы бы остановили войну, они не посмеют напасть на Акрополь, пока знают, что ребёнок здесь, а он умер, мой мальчик умер… я должна родить ещё сына, чтобы спасти Сопротивление.
— Причем тут я? Я не принадлежу Алкиду, я скоро уйду… — попытался прервать её Аластор.
— Именно поэтому я и хочу, чтобы это был ты! Я больше не хочу терять, я не хочу спать с кем-то из них, а потом увидеть их мёртвыми.
— Поэтому ты хочешь, чтобы я зачал тебе ребёнка? А если не получится?
— Я знаю, что получится… я это чувствую. Пожалуйста, Аластор!
— Твой отец же уже знает о ребёнке, так? И что, ты думаешь, не говорить ему, что он мёртв? Хочешь родить ещё одного, прежде чем он догадается?
— Да… да… всё так. — Прошептала она. Из глаз опять хлынули слёзы. — Это же наш единственный шанс остановить войну… чтобы никто не умирал… или хотя бы задержать её… К тому же большинство в Некрополе… ты видел их, — она задыхалась из-за рыданий, истерично заглатывала воздух и выдыхала слова. — Они мальчишки… армия детей… мне нужен сильный, здоровый сын… Аластор… я выбрала тебя, помоги мне…
Рея выглядела такой усталой, истощённой болью, долгом, горем.
— Это будет не твой сын… это… это будет сын Акрополя. Так всегда говорят. Ты никогда о нём ничего не узнаешь… не увидишь его… не дашь ему имя и не подержишь на руках… я никогда не скажу, кто его настоящий отец… скажу, что Мекон… что он сделал его до того, как умереть. И никто ничего не узнает… тайна, похороненная под чужими костями… сделай это. — Последнюю фразу она произнесла решительно, непоколебимо. Не как просьбу или мольбу, скорее, как призыв, команду.
Что, собственно, от него требовалось? Интересно, что думала Рея о нём? Что ему всё равно? Что, может, у него есть и другие дети, о которых он не знает?
Вместо ответа Аластор нагнулся к ней и попытался поцеловать, но она отстранилась. Подошла к кровати, залезла на неё, повернувшись к нему спиной, затем стянула с себя сорочку. В Некрополе всё же было холодно. Даже в тусклом мерцании свечки он заметил гусиную кожу, покрывшую её спину. Ещё немного, и она начнёт дрожать.
Рея медленно легла на кровать, на спину, но руками всё же немного прикрыла две полные молока груди. Она старалась не смотреть на него. Кожа белая, тонкая, как и у всех в этом мире без солнца. Сама стройная, но на животе были растяжки, обвисшая кожа, как у всех женщин после родов. Аластор разделся, несмотря на холод. Было бы неправильно заставлять мёрзнуть её одну. Он залез на односпальную кровать, поверх неё. Попытался перехватить взгляд Реи, но девушка спрятала глаза. Было похоже, что она стеснялась своего когда-то привлекательного тела. Он прислонился к ней, хотел поцеловать, но Рея опять не позволила ему. Как только губы сблизились, она прошептала:
— Давай покончим с этим, — тихо, нерешительно.
Я тебе вообще нравлюсь? Ты, вообще, хочешь секса, или тебе всё равно? — зазвучал в голове голос Эхо. Это тогда он был мёртвым. Это тогда он ничего не чувствовал и давился от
