— Забери дар моей дочери, спаси ее от боли знания.
«Я не в силах забрать, что даровано».
— Тогда подскажи, как спрятать, как запереть этот дар?
«Ты так боишься ее будущего, дитя».
— Она — моя дочь. Плоть от плоти моей, ты тоже мать, ты должна понять.
«Я понимаю. Но, заперев дар, ты ничего не изменишь. Ее судьбу не переписать».
— Почему?
«Потому что она важна».
— Для кого?
«Для мира».
— Это мы еще посмотрим, — упрямо ответила женщина.
«Глупая, тобой руководит страх».
— Она, моя дочь, я имею право бояться.
«Как знаешь, — прошелестело божество. — Но такая просьба не пройдет без последствий. Готова ли ты на это?»
— Да! — не задумываясь, ответила леди Генриэтта.
«Тогда твоя просьба будет исполнена, дитя» — ответил голос, и все пропало. На женщину навалилась такая усталость, что она едва могла разлепить глаза. Опустившись на траву, пролежала без движения до самого вечера, пока теплый ветерок не заставил ее шевелиться.
— Спасибо тебе лес, спасибо лесной владыка, — поблагодарила леди Генриэтта, оделась и медленно побрела к лошади. Тогда она все думала о разговоре с богиней, но и сожалеть она себе запретила. Что сделано, то сделано, главное, чтобы это вмешательство не усугубило ситуацию еще больше.
Еще на подходе к дому она увидела одинокую фигуру Сороса, который должен был сейчас быть у побережья, вместе с Бертраном. Он выглядел усталым и измученным, но глаза сияли, как два бриллианта, от ярости.
— Что вы наделали? — накинулся он на нее.
— Что? Что с моей дочерью?
Леди кинулась было в дом, но он жестко схватил ее за руку.
— С ней все в порядке, успокойтесь. Я не о том. Я о леди Ровенне.
— А причем здесь леди Ровенна? — не поняла женщина, ведь ее заботила совсем другая судьба.
— Сегодня ночью королева скончалась.
— Что?! — леди покачнулась, настолько ее потрясла эта новость. — Как? Как это случилось?
Точно так же, как у леди Маргарет. Ранние роды, сильное кровотечение, пуповина, обмотанная вокруг шеи ребенка. Никто ничего не смог сделать. Слишком поздно королева обратилась к целителю, промучилась полночи, надеясь, что все прекратится, слишком поздно целитель признался в своем бессилии, слишком поздно послали за доктором. Все слишком поздно. Это был какой-то ужасный рок судьбы или чья-то злая воля.
— Нет, Ровенна не настолько безумна! — вскричала леди Генриэтта, поняв, на что именно намекал Сорос.
— А рожать от другого ребенка и выдавать его за сына короля — это разве не безумие? Вы породили монстра.
— А вы взрастили его, — вернула леди его же обвинение. — Что помешало вам все рассказать? Что?
— Любовь.
— Тогда и вы меня в любви обвинять не смейте.
— Мы с вами убили две невинных души.
— Да, и каждый из нас понесет свое наказание, господин Кради. А сейчас, извините меня, но я должна быть рядом с леди Маргарет. Я должна ей помочь. В конце концов, Арвитан потерял королеву, но она потеряла дочь. Нет боли хуже для матери.
Ей ли не знать. Ведь она видит и переживает это каждый день, в своих собственных кошмарах.
Войдя в дом, она первым делом пошла к дочери. Мэл мирно спала в своей кроватке. Леди Генриэтта не хотела тревожить ее, но девочка проснулась и посмотрела на мать совершенно чистыми, детскими, свойственными всем пятилеткам глазами.
— Мама, ты вернулась.
— Да, дорогая, — облегченно вздохнула она, целуя дочь в холодный лобик.
— И никуда больше не уйдешь?
— Нет, не уйду. Мы теперь всегда будем вместе. И очень скоро поедем в чудесный город. Знаешь, как называется?
— Нет, — сонно ответила девочка.
— Южный крест.
— И папа с нами поедет?
— Обязательно. Мы купим большое поместье, и будем разводить уток, гусей и свинок.
— А зайчиков тоже будем разводить?
— И зайчиков и кроликов, все, что ты захочешь. Спи мое солнышко, спи мой ребенок, а я буду охранять твой сон и покой столько, насколько хватит сил, лишь бы ты жила, лишь бы ты была счастлива.
Леди Генриэтта, укачивала дочь в своих объятиях, а по лицу ее лились слезы боли и сожаления о леди Маргарет, о ее дочери, о своем проклятом даре, о том, что как бы она не старалась, как бы не вмешивалась в события, а все становилось все хуже и хуже. Сорос был прав. Именно она породила монстра, и за это ей еще когда-нибудь придется заплатить.
Король уже целый месяц пребывал в каком-то странном состоянии полусна-полуяви. Он работал, принимал решения, ел, много пил, но не спал, или спал урывками. Его мучило чувство вины, мучили слова матери, ее проклятье.
«Твое семя проклято», — шептал злой, жестокий голос женщины, которую ненавидеть больше, чем сейчас он просто не мог. Неужели это так? Неужели он и в самом деле проклят? Неужели королева все-таки добилась своего, уничтожила великую династию, а вместе с ней и Арвитан? Но мысли о сыне, о Дэйтоне, вполне нормально развивающемся малыше, не давали ему скатиться в пучину отчаяния. Только рядом с ним он чувствовал себя лучше, оттаивал немного, наблюдая, как он играет с няней. Иногда к ним присоединялась леди Ровенна, всегда тихая, спокойная и внимательная. Она тоже винила себя, что не смогла уговорить леди Амину вовремя обратиться к доктору, и это чувство делало их обоих чуть ближе друг к другу.
— Вы останетесь на ужин? — спросила она в очередной его приход. — В последнее время я предпочитаю есть здесь, в одиночестве. Слишком много там косых, сочувствующих, но больше злорадных взглядов. Ведь я теперь не лучшая подруга королевы, а всего лишь бывшая любовница короля.
— Мне очень жаль, что общество к вам так жестоко.
— Я уже давно привыкла к этому, — мягко ответила она. — Я хочу навестить леди Маргарет, вы позволите?
— Разве я могу запретить?
— Не знаю, примет ли она меня, ведь я не уберегла ее дочь, я не спасла ее.
— Вы ничего не могли сделать.
— Да, вы правы, но это знание не облегчает мне боль. Надеюсь, и вы понимаете, что ни в чем не виноваты. Я знаю, вы вините себя, но поверьте мне — Вам не в чем себя упрекнуть, — с этими словами леди Ровенна мягко накрыла его широкую руку своей, тонкой и изящной, и испытала такой восторг. Впервые за много-много месяцев она смогла снова его коснуться. Еще большую надежду в нее вселило то, что он не отстранился, не вырвал руку, не ушел и даже согласился поужинать с ней и маленьким Дэйтоном. Это был самый счастливый вечер за долгое время. Разве могла она предположить, что этот вечер повторится, что превратится в постоянный, ежевечерний ритуал, и однажды за ним последует ночь, что однажды король останется…
