«В древности карнионцы твердо верили, что успешно противостоять Темному Воинству и его порождениям может союз двух сил — мужской и женской. Ибо и мужчине и женщине Богом или природою изначально дарованы великие силы, по сути своей различные, даже противоположные, но равные. Благое начало приобретают они лишь в гармонии, действуя же разно, ведут к разрушению. Особенно касается это мужчин, ибо у них к разрушению возможностей больше, женщины же сильно преуспели в том, чтобы разрушать себя. Это было ведомо карнионцам, это знали и знают некоторые другие народы, от седой древности до наших дней. Но те, кто извлекает выгоду из розни мужчин и женщин, а таковых великое множество, делают все, чтобы знание это оставалось тайным».
Изложив подобные измышления, не вполне лишенные здравого смысла, автор тут же делал крутой поворот и, не переводя дыхания, сообщал: «Но, исходя из того, что нам известно о связи между мирами, и того, что оттуда извергается, сокрытие этих знаний, возможно, и к лучшему».
Приехали! Стоило огород городить!
«Автор сих строк, опираясь на собственный опыт и наблюдения, полагает: в тех краях, что были поражены Нашествием Темного Воинства, проходов в иные миры более не осталось. Прорехи в ткани Вселенной постепенно затянулись, как зарастают наши раны, ежели они не смертельны, оставляя уродливые шрамы и рубцы. Однако автору достоверно известно, что не оставляются попытки вновь открыть то, что закрыто. Предпринимаются они людьми невежественными, влекомыми корыстными интересами либо низменными страстями. Нам ведомо, что живой человек не может во плоти пройти между мирами. Известно также, какие губительные силы могут вырваться оттуда. Поэтому лучше, чтобы человек, который ломится в запертую дверь, был слишком слаб, дабы ее сломать. Но если тот, кто рвется в запредельные сферы, окажется достаточно искушен в древних знаниях, дай-то Бог, чтобы он причинил вред только себе и своим близким, как уже случалось. Но может совершиться и по-иному. Мы также не должны забывать, что всякая дверь не с одной стороны открываема. И никто не поручится, что наше прошлое не станет нашим будущим, и никому не дано угадать, когда это произойдет, ибо там, где нет времени, не бывает, по слову Блаженного Августина, и „когда“.
Ради предостережения, а также в память о людях, душевно близких автору и коим не совсем чужды были изложенные здесь мысли, написана эта книга».
На этом рукопись кончалась. Дальше шла приписка, как меня и предупреждал Тальви: «Одна из копий. Оригинал хранится в семействе Брекинг, близ Гормунда».
Наконец-то надо мной прекратили издеваться. Ругаясь про себя на чем свет стоит, я заползла под одеяло — ночи были все еще прохладные — с твердым решением заснуть. И до утра меня мучили кошмары — меня, меня, спокойно дрыхнувшую накануне собственной казни! Вот до чего довела проклятая книжонка! Руна «анзус» стучала по моему черепу, как дверной молоток, и под этот грохот я лезла, зацепившись кошкой, по отвесной стене, а стена никак не кончалась, потому что будущее сразу же менялось местами с прошлым, и эрдская ладья с драконьей мордой прошла сквозь линейный корабль «Герцог». На веслах сидели эрды и карннонцы, мужчины и женщины попарно. Я стояла на вершине горы Фену— Скьольд, но они проплыли мимо, прямо к Валу. Один из них, что-то крича, указал назад. Я обернулась туда и увидела старика в коричневой рясе. Он рисовал на земле прутиком какие-то знаки. «Что это? „ — спросила я. „Правая линия, — ответил он мне, как неразумному младенцу, — и левая линия, и средняя линия“. „Это я и так вижу, я спрашиваю, что ты чертишь? „ „Ты не понимаешь? — удивленно произнес он. — Совсем не понимаешь? Это знали и знают разные народы… Хорошо, вот тебе Четверо врат“. Из каждых врат вышло по чудовищу, подобных тем, что обитают в морских глубинах и пропастях земли, никогда не видя света, и все они ринулись на меня, но не смогли убить — ведь у меня в груди не было сердца, мое сердце было камнем, вставленным в серебряный перстень, и красно-белый орнамент сплетался в венок, Арне же Арнарсон, крыса канцелярская, все твердил, что он посланник, но тьма не рассеется, потому что Брекинги ушли в Дальние Колонии Дорогой Висельников по проходу между мирами, дабы не сгореть в огне страстей, вместе с людьми, душевно близкими автору… Когда я проснулась, то готова была убить Тальви. Мало ему было издеваться надо мной, мало было придумывать задания одно дурней другого, все равно как капризный какой великан в нянькиных сказках, мало ему хватать меня за руку — синяки до сих пор остались, так он еще оказался сумасшедшим… С сумасшедшими никогда дел не вела. С дураками, пьяницами, припадочными — приходилось. И так уж по его намекам следовало, что он предназначает меня для каких-то иных целей, помимо участия в заговоре на правах девочки на побегушках. Но это можно было понимать по— разному. Однако из „Хроники… « выходило, что при связях с запредельными сферами без бабы — никуда. Как сказал древний поэт, правда не карнионский: «Без бабы все равно немощны и слабы“, то есть он, конечно, сказал «без дамы“, но смысл не меняется. «Со мной ты узнаешь нечто иное“, — сказал Тальви, когда мы говорили о личных амбициях. Стало быть, речь шла о пресловутом «союзе мужчины и женщины“. Между прочим, любезный автор «Хроники… « везде умудрился обойти вопрос, как сей союз должен осуществляться и должен ли он быть чисто духовным или таким, как заповедано Адаму и Еве? Или… ведь там было сказано, что живому человеку между мирами не пройти… Нет уж! До размягчения мозгов я еще не дошла. Конечно, я не верю, что Дорога Висельников есть благородное братство, бескорыстно спасающее людей от смерти. Но в богатых владельцев замков, которые ради связи с демонами приносят человеческие жертвы, я тоже не верю. Но чтобы с такими воззрениями, как у него, еще и в заговоры лезть, да к тому возглавлять их, похоже… А ведь они там явно считают его самым здравомыслящим…
Одним словом, выводя Руари из конюшни, я уже вполне созрела для того, чтобы высказать Тальви все, что о нем думаю, с применением многоразличных средств своего лексикона, из которых, без ложной скромности, скажу, могли бы обогатиться не только приходские школы, но и университеты, и даже коллегии августинцев. Но не тут-то было. На условленном месте, помимо Тальви с Малхирой, присутствовал молодой Гормундинг — вот уж кого давно не видела. И еще один человек из тех, что мне приходилось видеть в замке, имени его я, правда, не знала. А главное — там был Рик Без Исповеди (при всем безобразии его прозвища, оно было благозвучней фамилии) со свитой аж восемь человек. Красавчика Хрофта почему-то не было. Очевидно, они с Гормундингом несли службу при господине поочередно.
