— Я еще и идти должен во всей этой амуниции? Да меня тепловой удар хватит.
— Если попадешься Шпорнику, хуже будет. Тебя посадят в железную формочку и испекут, как картошку. Стой и не дрыгайся — я тебе еще и лицо грязью намажу.
— М-м-м! Фто ты делаеф?
— Надо, чтобы ты был похож на лесного жителя, который и на свет-то почти не выходит. — Кочерыжка отлетела примерно на фут, оценивая свою работу. — Еще немного листьев добавить, и сойдет. Подними воротник и давай за мной. Да не так, медленно. Как будто у тебя ноги не разгибаются.
— Всего не упомнишь.
— Я пытаюсь спасти твою жизнь, парниша, а содействия от тебя не вижу. Взять бы одну из этих палок да воткнуть тебе куда следует — тогда ты мигом сбавишь ход.
— Знаешь что? В пересчете на дюймы ты самая неприятная личность, с которой мне приходилось иметь дело.
Тео поплелся за своей провожатой через редеющий лес. Подсыхающая грязь на лице досаждала ему, но не настолько сильно, как ветки и сухие листья, напиханные в куртку и штаны. Он старался ковылять потише, размахивая руками, как учила его Кочерыжка — вылитый шимпанзе со сломанной шеей, — но изображать правдиво то, чего никогда не видел, было трудновато.
— А их много тут, этих леших? — За деревьями замаячила ровная, золотисто-зеленая местность. — Тех, кого я сейчас представляю?
— Думаю, ни одного. Притом леший выходит из лесу от силы раз в году.
— Что? — Тео остановился, раздраженно скребя ногтями щеку. — Как же ты тогда намерена одурачить кого-то?
Кочерыжка ткнулась чуть ли не в самое его ухо, и он поморщился от перепада давления.
— Я не говорила, что у нас наверняка это получится. Мы можем только надеяться. Во-первых, в здешних местах только один леший, слишком большой и глупый, чтобы ты мог его сыграть, а во-вторых, сегодня единственный день в году, когда лесные жители вылезают на солнышко, ухают, свистят и вообще всячески дурака валяют. Не спрашивай меня почему — я с ними по вечерам не выпиваю. Но когда на них накатывает весенняя лихорадка, близко никто старается не подходить, так что и тебя скорее всего оставят в покое. А если кто и сунется от нечего делать, то мой тебе совет: вопи и ухай что есть мочи, да пострашнее. Понял? Все лучше, чем если тебя примутся жарить.
Получив надлежащий втык, Тео заковылял дальше.
Великий древесный океан, который они переплывали, свелся к отдельным, раскиданным по склону рощицам. Перебираясь от одной к другой, Тео спускался на пугающе широкую равнину. По обеим ее сторонам тянулись зеленые холмы, роскошные, как на картине Максфилда Пэрриша, но до них было далеко, не меньше нескольких часов ходу. У подножия их холма начинались возделанные земли. Почву, темную, как молотый кофе, заслоняло волнующееся море похожих на папоротники посадок. Между стеблями, то нагибаясь, то выпрямляясь, двигались чьи-то фигуры.
— Это что же такое?
— Пшеница. Присядь, больно уж у тебя вид человеческий.
Тео послушался. Спину невыносимо ломило.
— А похоже на золото. Целое поле золота!
— Уж не думаешь ли ты, что эльфы пекут хлеб из того же, что и вы? Знай топай.
Кочерыжка отклонилась далеко в сторону, чтобы двигаться по краю поля, и села Тео на плечо.
— Если меня увидят, то могут удивиться, что делает летуница в компании лешего. — Примостившись среди веточек и листьев, она продолжала давать инструкции: — Корень и сук, давай бормочи что-нибудь! И руками побольше размахивай!
Тео не желал закончить свои дни в железной формочке, как, впрочем, и в каком-либо другом из местных приспособлений, поэтому старательно проделывал требуемые звуки и телодвижения. Крестьяне поглядывали на него поверх посадок, но, к его облегчению, близко подходить не стремились.
Он брел, с благодарностью отмечая, что солнце понемногу склоняется к горизонту. Он никогда не думал, что в стране эльфов можно получить солнечные ожоги. Ветки и листья обеспечивали некоторую защиту, но шея от них зверски чесалась, а кожаная куртка превратилась в настоящее орудие пытки. Немного облегчал его муки густой, пьянящий аромат здешней пшеницы, напоминающий запах свежесваренного пива — эльфийское зерно, видимо, содержало в себе алкоголь и без ферментации.
Между двумя рядами стеблей из золотой пшеничной стены высунулись сразу три головы. Тео в растерянности остановился. Кочерыжка, несмотря на малый рост, выглядела вполне по-человечески, и эльфы-охотники на расстоянии тоже могли сойти за людей. Эти трое отличались от людей здорово. Глаза огромные, лица сморщенные, как у тысячелетней мумии, вместо носов две круглые дырки.
Кочерыжка, кольнув его в мочку чем-то острым, прошипела:
— Шуми, обормотина!
Тео замахал руками и замычал. Крестьяне смотрели на него без всякого выражения. Он вломился в пшеницу по направлению к ним, и головы исчезли.
— Это кто? — спросил он, слыша, как они удаляются.
— Добби. Умом они не блещут и больше сюда не вернутся.
— Ну и уроды, — передернулся он.
— Не хотела бы я быть на твоем месте, — хихикнула Кочерыжка, — когда ты встретишься с килмаули или, скажем, с фаханом. А то и с самой старухой Пег Паулер!
— Не хочу я с ними встречаться, — сказал Тео устало. — Домой хочу.
— Ну-ну, — насупилась она.
* * *
Они еще долго шли через пшеничные поля лорда Шпорника. Там работали ходкины, хогбуны и прочие эльфы, которые, по словам Кочерыжки, занимались в основном сельскохозяйственным трудом, но все они держались на безопасном расстоянии от Тео-Лешего. Солнце сидело уже на верхушках западных холмов. Оглянувшись, Тео увидел, что лес тянется назад до самых гор, чьи вершины виднелись на юге, как рваные облака.
— Какой он огромный, этот лес!
— Серебряный-то? Один из самых больших. Только Арден и Старый Броселианд больше его — меня так учили.
— И он весь принадлежит этому Шпорнику?
— Ну нет, не такая уж Шпорник важная персона. Дельфиниум, которым владеет его семья, только краешек леса — там нас и угораздило приземлиться. Серебряный в основном принадлежит Шести Семьям, как, в общем, и все у нас. — Сказав это, Кочерыжка вдруг шмыгнула прочь и скрылась из глаз. Тео, видя, что конец поля близок, потащился дальше.
— Нам везет, — сказала Кочерыжка, вернувшись через минуту. — Граница совсем близко, на том берегу реки. Пара прыжков, и готово. Там тоже лес растет, и можно не бояться, что нас увидят.
— Значит, я смогу вытряхнуть из волос эти чертовы листья? А с чем граница-то?
— С Солнечной Коммуной — это земли Маргариток, где Пижма живет. А насчет листьев — погоди, пока через реку не переправимся.
