— А молятся всякой нечисти: лешим, и чертям, и упырям.
— Какие же тут упыри, если лесовики покойников всегда сжигают?
— Жили здесь ещё до венедов дикие люди, что каменными топорами рубились, а мёртвых в каменные домовины клали. Да и сейчас пропадёт кто в лесу — с дерева упадёт, или в болоте утонет, или зверь разорвёт, а тела не найдут, вот и готов упырь. А то ещё злого колдуна ученики его похоронят в неведомом нечистом месте, и неси потом жертвы для их учителя, чтобы не явился.
— Ничего! Покажем им, чьи боги сильней!
Подсаживались к кострам сарматы, подхватывали:
— Побьём лесных медведей! Они плохие воины: ни панцирей, ни кольчуг, ни коней хороших. Вся их война — в болотах прятаться. А сейчас зима, болота замёрзли. Со всех дань возьмём, а кто не даст — переловим арканами и грекам продадим. Так делал Черноконный!
Появлялся у костров и Андак, обычно свысока смотревший на венедов, и принимался хвастать своими подвигами в походах на лесовиков. А лес, тёмный, загадочный, слушал пришельцев и временами отзывался: рёвом, треском, хохотом. Кто следил, кто шумел — люди, звери, духи?
Над бескрайней заснеженной чащобой поднималась гора. На её безлесной вершине возвышался мёртвый ствол, обуглившийся от удара молнии и превращённый рукой человека в идола — трёхликого, клыкастого. Возле идола на трёх валунах лежала каменная плита, красно-бурая от засохшей крови. А вокруг на кольях белели человеческие и звериные черепа, и среди них — светловолосая голова мальчика лет семи. Вороны даже не успели выклевать глаз и теперь злорадно каркали: мол, здесь служители Чёрного бога, никуда не делись. Рука Ардагаста стиснула золотую рукоять меча.
— Чья работа?
— Потвора, стерва косоглазая, больше некому! — ответила русоволосая женщина с красивым, смелым лицом. — Не будь я Милана, прирождённая ведьма. А мальчонка по-словенски стрижен. Здесь уже никто своих на жертву не даёт, так она за рекой похитила.
Стоявший рядом белокурый великан в рогатом шлеме сжал кулак:
— Как волчица! У нас, готов, закон: кто убивает не на войне и не в поединке, тот волк, его ловят и вешают, как волка, в жертву Одину.
— Сыскать лиходейку и повесить! А тело сжечь, чтобы не появилась ещё одна упырица, — отрывисто приказал Ардагаст. — Займись этим ты, Сигвульф.
— А я с тобой пойду, чтобы она тебе чарами глаз не отвела, — сказала готу Милана и обратилась к Ардагасту: — Придётся мне, царь, с тобой в поход идти. Таких бесовок в лесах полно. Вышата, конечно, великий волхв, но в женском колдовстве лучше меня не разберётся.
— Скажи лучше, без Сигвульфа соскучилась, — улыбнулся Ардагаст.
Тут снизу послышался шум, и двое дружинников подвели к царю белобрысого паренька лет шестнадцати.
— Вот, поймали в лесу. На дереве сидел, с луком, с ножом. Говори царю, что здесь делал?
— Да что можно в лесу делать? Охотился.
Ардагаст заглянул в колчан паренька:
— Охотился? С боевыми стрелами? На какого же это зверя?
— На волка! — с вызовом глянул белобрысый. — Говорят, много волков из степи пришло. За тобой идут, поживу чуют.
Милана подошла, распахнула полушубок пленника:
— На сорочке дреговицкая вышивка. Полушубок на тебе добрый, обут не в лапти — в сапожки. Не простой ты охотник. И не здешний. Так кто же ты?
Парень гордо выпрямился:
— Я Всеслав, сын Вячеслава, князя дреговичей.
— Князь — это конунг. Раньше у венедов были только старейшины и воеводы. Ставить конунгов они научились у нас, германцев, — сказал Сигвульф.
— Похоже, да не то же, — усмехнулся Всеслав. — У сарматов и немцев царя ставят только из знатного рода. А у нас, дреговичей, князем любого могут выбрать. Мы все родом знатные — от Сварога.
— Так и меня царём выбрали не за один род, — улыбнулся Ардагаст. — Пришлось потрудиться мечом — от Индии богатой и до этого леса.
— В вашей дреговине[22] что, не слышали о славных делах нашего царя? — спросила Милана.
Всеслав бесстрашно глянул в глаза царю:
— Слышали. Ты — не венед, а разбойник сарматский, богохульник и святотатец. Ты убил мудрого волхва Лихослава, осквернил и ограбил могилу Семи Упырей. Теперь идёшь, чтобы у нас волю и веру отеческую забрать, святые капища разорить, сёла сжечь, а нас угнать в неволю к сарматам, под степных богов.
Дрегович перевёл дух, уверенный, что лютый царь росов велит, самое меньшее, содрать с него кожу себе на полотенце и на колчан. Но тот лишь посмеивался, разглаживая тонкие, закрученные на концах золотистые усы. И отважный княжич продолжил:
— А дружина твоя — со всего света горлорезы и тати: и чёрный индиец в ней, и немец в рогатом шеломе, и тохары какие-то безбожные. И служит тебе злыми чарами волхв-отступник, что учителя своего Лихослава предал. А жена твоя — разбойница и ведьма...
Ардагаст вытянул его плетью:
— Это чтобы жену при муже не хаял. А теперь гляди, какой я богохульник и святотатец.
Взявшись за топоры, царь с Сигвульфом и Вишвамитрой подрубили корни дерева-идола. Потом вместе с дружинниками набросили на него несколько толстых верёвок, разом дёрнули, и чёрный идол с треском повалился клыкастым ликом в снег. Охнули десятки венедов-лесовиков из соседнего села, стоявшие ниже по склону. Всеслав затаил дыхание. Сейчас расступится земля, и наглые пришельцы провалятся сквозь неё прямо в. царство того, над кем посмели глумиться. Или вихрь унесёт их за недоступные Рипейские горы. Но лишь потревоженные вороны взмыли в воздух с оглушительным карканьем.
А дружинники деревянными лопатами углубили яму на месте вывороченного дерева и опустили в неё основание только что вытесанного из ствола ясеня идола — остроголового, в шапочке, с бородкой, с рогом в руках. Старый и мудрый бог улыбался, словно всегда стоял здесь, на Лысой горе. Вышата, воздев руки, затянул песнь Велесу, старейшему из богов, и её подхватили все — венеды и пришельцы. Потом Милана очистила снегом и заклятиями каменный жертвенник, а волхв с особыми заклинаниями собрал и сжёг на костре черепа жертв Чёрного бога, дабы души их освободились от рабства у Трёхликого.
— Ну, так чей это бог? — обратился Ардагаст к дреговичу. — Богатство и мудрость всем нужны: и степнякам, и лесовикам... и дуракам! Скажи лучше, кто вам такого обо мне наговорил?
— Кто? Шум ила Медведич. Он такой могут — никто его не одолеет, даже эти двое. — Всеслав кивнул на индийца и гота.
— Я сражался с ракшасами — по-вашему, с чертями. А Сигвульф — с упырями. Твой Шумила что — бог, бес, чудовище? — добродушно усмехнулся Вишвамитра.
