С сухим треском проломившись через заросли тростника, мокрый по брюхо секач остановился, медленно перемалывая челюстями нечто белое и похрустывающее. Проглотив добычу, кабан мелкой трусцой двинулся через зеленую поляну к зарослям орешника. Однако, когда до тонких зеленых ветвей оставалось не больше двух шагов, из коричневого, покрытого жесткой щетиной, бока вдруг выросла тонкая деревянная палочка с двумя белыми полосками из птичьего пера. Вепрь подпрыгнул, резко крутанувшись вокруг своей оси, – и тут же из другого бока появилось древко. Кабан скакнул вперед, словно надеясь на целительные способности ореховых кустов – но в этот миг силы окончательно покинули зверя, и он рухнул на землю.
На поляну вышли двое бородатых мужчин в выпущенных поверх коричневых шаровар светлых рубахах из груботканого полотна. От нежданных опасностей их защищали короткие куртки из толстой, в два пальца, воловьей кожи. С широких ремней, украшенных костяными накладками, свисали по два ножа – короткий, с половину ладони, и длинный, не меньше локтя длиной. Впрочем, длинный нож в полной мере можно было назвать и коротким мечом. Еще с их поясов свисало по несколько небольших мешочков, часть которых были из кожи, а часть – матерчатые, расшитые цветными нитями. Помимо прочего, за спиной у каждого, под обтянутым кожей колчаном, за ремень был заткнут бронзовый топорик на короткой рукояти.
– Сломал стрелу, окорок проклятый, – недовольно буркнул один из охотников. – Хотя нет! Вон, торчит. Оперение с прокусом. Младший побаловался на привале.
– Значит, мою сломал, – недовольно сплюнул второй.
Они подошли к добыче. Первый выдернул стрелу, второй, достав медный нож с костяной рукоятью, прорезал в шкуре четыре полосы, поддел край кожи клинком, двигая его вниз. Шкура поддалась – у кабана на боку получились две широкие лямки.
– Я возьму, – предложил первый, снимая колчан и протягивая его товарищу. Тот кивнул, помог закинуть еще совсем недавно хрюкавший груз за спину.
Кустарник опять разошелся, выпустив на поляну еще пять человек – все в коже, в высоких мягких сапогах, с мечами и топориками. У некоторых волосы были перетянуты ремешками, у двоих на шее поблескивали золотые гривны. Правда, луков ни у кого из пятерых не имелось.
– Скилур, Атей! – окликнул охотников один из мужчин. – Чего застряли?
– Да вот мясца на ужин припасли, – отозвался первый охотник, поводя плечами. – Сейчас, идем.
Мужчины двинулись вдоль камыша дальше. На поляне воцарилась тишина – но ненадолго. Очень скоро через кустарник проломился ширококостный вол. Не спеша переставляя ноги, он наклонился, прихватил губами пук травы и двинулся дальше, невозмутимо таща привязанную на холку волокушу: две длинные слеги, меж которыми, скрученные углами, лежали несколько узлов. За волом бежал, помахивая тонким прутиком, босоногий мальчишка в рубахе ниже колен. Следом брели еще два вола с волокушами, с десяток коров, несколько женщин в длинных сарафанах, с заплетенными в косы волосами. Одна несла на руках жалобно хныкающего грудничка. Потом опять тащились волы, бежали недовольно блеющие козы, топали недавно остриженные овцы, шли мужчины – кто налегке, а кто и с тяжелым топором на плече.
Кустарник, равно как и поляна, давно остались позади, сменившись широкой, вытоптанной до глины, серой лентой, а люди все шли и шли, гоня с собой скотину, катя повозки, понукая волов с волокушами, успокаивая детей.
Из похожих друг на друга путников выделялись двое: оба лет тридцати, голубоглазые, с небольшими бородками и русыми, коротко стриженными волосами; оба в куртках, украшенных спереди бронзовыми пластинами; у обоих подолы рубах и сапоги ярко-красного цвета. Они шли налегке – без топоров и луков, без котомок за плечами, – однако с тревогой поглядывали на прочих людей.
– Смотри, брат, – указал один на возвышающийся из камышей камень. – Ну-ка, пойдем.
Путники свернули с дороги, продрались через заросли, чавкая сапогами в тине и ломая хрупкие желтоватые стебли, забрались на валун, поднявшись над кистями камышей на высоту человеческого роста. Впереди открылся бескрайний водный простор, покрытый мелкими гребешками волн.
– Да это же море! – ахнул один. – Гляди, брат. Мы с тобой, похоже, на край земли пришли. Ну что теперь делать станешь?
– Еще посмотреть надобно, – пожал тот плечами. – Болота тут кругом. Земля – либо песок, либо тина. Хлеба не посеять, летом гнус заест. Да еще, поди, по весне море это так разольется, что все деревни посмывает.
– Слушай, Рус, на тебя не угодить! – возмутился первый. – Ты оглянись вокруг! Леса какие богатые, рек и озер не считано. Людей нет никого. За день коли землянку встретишь – и то не всегда повезет. Племена здешние незлобные, ни единого раза не показались.
– Мы же не на день, не на год садиться собираемся, Словен, – покачал головой второй. – А помысли, каково будет, коли откроется, что далее земли лежат еще более ладные и богатые, а мы тут в болоте застряли?
– Люди устали скитаться, Рус, – глядя на тонкую линию горизонта, ответил ему брат. – Пора решать. Пора…
Он развернулся, спрыгнул в грязь, брезгливо стряхнул попавшие на доспех кусочки тины и побрел обратно к берегу.
К сумеркам огромный обоз втянулся на стоянку, заранее подготовленную ушедшими вперед мужчинами. Издалека сотни костров делали берег озера похожим на богатый торговый город, стоящий на оживленном караванном пути. Женщины и дети, уже привыкшие ночевать каждый раз на новом месте, расходились по племенам и родам, снимали с волокуш и развязывали узлы, стелили шкуры и войлочные подстилки, накидывали на плечи теплые плащи, подходя к очагам, на которых уже запекались на толстых бронзовых вертелах целые бараньи и козьи туши, подсаживались к мужьям или братьям, доверчиво прижимаясь к сильным плечам.
Здесь не было различия на своих и чужих – проголодавшийся путник мог подойти к любому огню, срезать себе пару ломтей горячего мяса, приложиться к кувшину с прохладной озерной водой. Кто-то оставался у новых знакомых, кто-то отправлялся дальше искать своих. Хотя в этом огромном лагере, скрепленные единой целью, своими были все.
Князья сидели наравне со всеми – у общего огня, на обычной подстилке, срезая мясо с кабаньей туши и запивая угощение чуть подслащенной медом водой.
– Сеяться этим летом уже поздно, – задумчиво отметил Словен. – Придется до следующего года хлеб поберечь, без лепешек и блинов людей до весны оставить. На озере рыбы запасти нетрудно, да токмо тоже время надобно. Солить ее, коптить. Погреба для припаса копать. Опять же, дома ставить надобно, печи класть. А ну зимы тут суровые? Вымерзнут все.
