Когда из лаза я выбрался в неширокий и невысокий проход, впереди уже горели факелы. Урагх, выбравшись вслед за мной, попытался выпрямиться в полный рост, но стукнулся головой о потолок и замысловато выругался.
Потом мы довольно долго шли по петляющему проходу, время от времени сворачивая в тёмные, кажущиеся тупиками ответвления, в конце которых неизменно оказывались скрытые от постороннего глаза двери. Всё это очень напоминало подземелья Умертвищ, только плесени на стенах не было, зато сырости было больше.
Стены прохода разошлись в разные стороны, потолок поднялся, и образовалось, пусть и не очень широкое, но пространство. «Стой! – рявкнул впереди Гхажш. – Ууртак – сзади, Гарджогх – впереди, смена будет через час, остальные могут дрыхнуть». Все рухнули вповалку на каменный пол, и только двое подхватили факелы и разбежались в разные стороны. Убежали они по проходу не очень далеко, потому что свет факелов был виден, но в этом неясном отсверке мало что можно было разглядеть. Даже в полушаге от лежащих орков их тела можно было принять за груды камней.
Я и мой охранник лежали рядышком, привалившись к сырому камню стены, Урагх ворочался и шумно пыхтел. «Гонит, гонит, загонит скоро, – шипел он. – Гхажш! Крысёныш сдохнет, если так бежать будем!» «Сдохнет – головой ответишь, – донеслось из темноты. – Или забыл? Не сможет бежать – на руках понесёшь. Нам отсюда быстро надо смыться, пока бородатых не нанесло».
«Гномы, – подумал я. – Они боятся гномов». И повернулся поудобней. «Не дёргайся, – предупредил Урагх, – по морде получишь. Мне тебя тащить и охранять велели, а бить никто не запрещал. Лишь бы живым до места дотащить». И снова зашипел сам с собой: «Бородачи, проклятые волосатики, но отдыхать-то тоже надо, сдохнем же, бежим не жравши, не пивши». Я пошевелился, и он натянул цепочку.
– Чего дёргаешься?
– Спросить хочу, – ответил я ему.
– Надо же, – изумился он, – ты, крыса, ещё и говорить умеешь, я думал, ты немой. Гхажш, недомерок поговорить хочет.
– Он что, заскучал у тебя? – устало хохотнули из темноты. – Ну развлеки его, потрепись о чём-нибудь. Только шёпотом, а то твоё рычание в Гундабаде слышно.
– Говори, – разрешил Урагх. – Только тихо, попробуешь крикнуть – язык вырву.
– Вы их боитесь? – если честно, на ответ я не очень рассчитывал.
– Кого?
– Гномов.
– Ш-Ш-Ш… – скривился Урагх. – Не говори так, называй их бородатыми.
– Хорошо, прости, я не знал, что … бородатых нельзя называть … ну так, как я назвал.
– Нельзя, – подтвердил он. – Нашего за это слово уже бы били. Да и тебе не мешало бы врезать раз. Но я добрый. Скажешь ещё раз – точно получишь.
– А почему их нельзя называть по имени? – мне это было совсем не нужно, но я хотел узнать, можно ли здесь встретить гномов. Возможно, кто-то из них помнит о походе Бильбо Бэггинса и тринадцати гномов.
– Почему, почему, накликать можно, вот почему.
– А разве они могут здесь быть? – я затаил дыхание, очень хотелось, чтобы Урагх ответил «Да».
– А кто их знает… Это наши ходы, не бородатых, замки здесь наши, знаки. Только кто их знает, могли случайно вход найти. Золото своё проклятое искали и нашли.
– И мы можем с ними встретиться?
Урагх ударил меня так, что в глазах стало темно, хотя до этого казалось, что темней уже некуда. Орочья пасть сунулась мне в лицо, и в нос шибануло вонью из глотки.
– Накликать хочешь? Заткнись, или я тебе губы верёвкой зашью. Если что, я тебя сам удавлю. Пусть потом мне Гхажш голову рубит, если живы будем.
– Извини, я же не знал. Это что, опасно?
– Опасно? Ты, крысёныш, в своей дыре за всю жизнь не узнал, что такое опасно. В тенётах у шелоб не так опасно, как здесь сейчас. Понял?
– Нет. Вас же много. Вы сильные.
– Против бородатых много не бывает. Встретим хоть десяток, как пойдут мотыгами верюхать, половина наших ляжет.
– А почему вы с ними воюете?
– Это не мы с ними… Это с нами все воюют. Где не поселись, везде кто-нибудь живёт. Никто нам своего места уступить не хочет, даже просто рядом поселиться, просто пожить не дают. Все нас убивают. Только под землёй укрыться и можно. А под землёй эти. Бородатые убийцы! Они нам вечные враги! Понял?! Вечные! С людьми мы уживёмся, остроухие сами уйдут когда-нибудь, а с бородатыми так не получится. Или мы их перебьём, или они нас. Знаешь, как они кричат, когда нападают?!
– Да. Я читал. Топоры гно… – я успел захлопнуть рот и поправился. – Казад барук.
– Не топоры, крысёныш, не топоры, – Урагх возбуждённо мотал головой в двух дюймах от моего лица. – Не топоры! Мотыги! И звучит это совсем не так. Не так… Ты, грамотей, читал книжки, а это надо слышать ушами…
И вдруг он глубоко вдохнул, разинул пасть, и по каменным стенам запрыгал истошный вопль: «КхаззззааааД баааррууук!!!»
Ат-а-гхан взметнуло с пола весь сразу, как одного человека, и я поразился, как ловки оказались орки, как много ещё в них сил после этого сумасшедшего полутора суточного бега. Только что лежали на камнях груды тряпья, и вот уже проход перегорожен стеной щитов, над моей головой и головой моего провожатого занесены кривые клинки и короткие мечи, и Гхажш уже оказался рядом с нами.
По проходу раздался топот, все напряглись, но появился лишь один орк-часовой с факелом. С другой стороны тоже протопали: прибежал второй караульный. Свет притащенных караульными факелов охватил неширокую залу. Никаких гномов, разумеется, не было, и все постепенно стали отмякать, расслабляться. Все, кроме Гхажша.
– Кто орал? Кто?! – Гхажш брызгал слюной, чуть ли не мне в лицо, я ещё не видел его таким. – Говори, недомерок, кто здесь орал?
Я мотнул головой в сторону Урагха.
– Зачем? – Гхажш спрашивал уже орка, и голос его был неправдоподобно тих и почти ласков, а сквозь лицо неожиданно проглянула гадливая улыбочка Гхажшура.
– Гхажш, – проканючил Урагх. – Ты же сам сказал его развлечь! Мы о бородатых говорили, ну я и крикнул, как они кричат. Я ничего такого и не хотел вовсе… Просто показать ему хотел… Гхажш…
– Показал, значит, развлёк маленького… А ты знаешь, что за такие шутки в зубах бывают промежутки?
Гхажш внезапно и резко, без всякого замаха, пнул сидевшего Урагха прямо в лицо, и тот сплюнул кровью.
– Я отказываю тебе в имени. Тебя не будут даже называть «Урагх», тот, кто захочет к тебе обратиться, будет звать тебя просто «гха». Я лишаю тебя меча, ты недостоин его носить. У нас на счету любые руки, поэтому меч ты отдашь, когда доберёмся до места, но с этой минуты ты лишён права на поединок.
Он ещё раз пнул сгорбившегося, съёжившегося Урагха и отошёл. Орки один за одним стали подходить к провинившемуся, и каждый пинал его. В этом не было ни злобы, ни истерики. Просто молчаливое деловое исполнение. Провожатый мой даже не защищался, только сплёвывал зубы, если удар приходился по ним. Иногда бьющий попадал в солнечное сплетение или в пах – Урагх загибался, и тогда очередной истязатель терпеливо ждал, когда жертва разогнётся.
