— Ну?!
— Да так и есть. Одичали они тут совсем, позабывали все. Готовить, и то не умеют. И бражка у них поганая.
— Да, это странно. Здесь есть лесовики, предгорники. Но ничего, кроме кленовой браги и медовухи здесь не пьют — я не чувствую запаха пива или вина.
Леск не зря вспомнила лесовиков и предгорников: про людей леса в империи говорят, что они умеют варить пиво даже из камня, а про людей предгорий — что способны вырастить виноград даже на морском дне. Рес понюхал бражку, предложил:
— Может, медовухи попросить? А то эта бражка…
— Не стоит, медовуха еще хуже, судя по запаху.
— Лесовики, предгорники — а островянина заметила?
— Да. Вероятно, он не видел моря никогда в жизни, вырос здесь. Страсть островян к морю происходит от их воспитания. Мне местные кажутся скорее ленивыми, чем беззащитными. Как будто им незачем стараться, ничего не беспокоит…
К их столу подошел неряшливый даже в сравнении с местными старик, уставился слезящимися глазками и напористо спросил:
— А вы кто такие?!
Рес из уважения к старости не стал огрызаться, вежливо уточнил:
— Ты спрашиваешь про имена?
— Да кому нужны имена! Кто вы такие, скажи!
— На этот вопрос можно по-разному ответить, и все будет правдой.
Старик наморщил лоб, два раза моргнул:
— Из какого вы народа?! Что-то я вашей масти не видел до сих пор!
Рес остро почувствовал: влипли. Лихорадочно обдумывал, чего бы соврать.
Леск, видимо, решила: если не знаешь, что соврать, говори правду. И ответила старику:
— Мы люди побережья.
— Нет таких! — горячился старик.
— Как — нет?! — возмутился Рес. — А кто же тогда мы?!
— А вот не знаю, кто вы! Вот и спрашиваю!
— То есть, ты знаешь все народы, а нашего не знаешь, потому спросил, кто мы? Тебе ответили, что мы побережники. Теперь будешь знать.
— Нет такого народа!
На них смотрели. С любопытством. Подошел тот предгорник, что со здоровяком-равнинником разговаривал:
— Строн, ты чего опять разбуянился?
— А вот эти… говорят, побережники они, а нет таких.
Рес осторожно потянулся к тесаку.
— Вот пусть они к Шелтаку идут, раз их нет! — размахивал руками Строн.
— С чего вдруг? — устало вздохнул предгорник. — Ты уже получил медяшку за то, что относишь колдуну еду.
После слов про колдуна Леск подалась вперед, предложила:
— Можем и мы сходить, если нам заплатят.
— Чего это вам заплатят?! — возмутился Строн. — Это мне платят!
— Но ведь к колдуну пойдем мы, значит и нам должны платить.
Строн отступил, глаза у него забегали. Беззащитны и беспомощны…
— А раз нас двое, то платить нам должны две медяшки, — добавил Рес.
— Но… э… это… — поскуливал Строн.
— Не пойдет, — усмехнулся предгорник. — Бочонок икры два серебряных диска стоит, но это не значит, что если один бочонок трое принесут, каждому из них по два диска положено.
— Хорошо, — согласился Рес. — Сходим к колдуну за одну медяшку.
— А как же я?.. — испугался Строн.
Предгорник досадливо поморщился:
— Да сходишь уже к Шелтаку, — и с любопытством обратился к Ресу: — А вы и вправду побережники? Не знал, что люди из вашего народа есть на Колдунье.
— Значит, мы все-таки есть, — ядовито заметила Леск.
Предгорник улыбнулся. Спросил:
— Зачем вам колдун?
— Да… — пожал плечами Рес. — Не нужен он нам. Это я просто Строна дразнил.
— А я бы посмотрела на колдуна, — равнодушно добавила Леск.
— На Шелтака? — поднял брови предгорник. — Можете пойти посмотреть. Не знаю, что вы там такого увидите.
— Ну, давай посмотрим, — как бы нехотя согласился Рес.
Строн как раз забрал у хозяина кабака корзинку и повернулся к выходу, беглецы, подхватив вещи, пошли за ним. Рес снова поймал несколько удивленных взглядов — сначала на кувшин с бражкой смотрели, который на столе остался, потом на беглецов — они только сели и разлили, а здесь, наверное, всегда допивают до конца. А предгорник и вовсе щурился с подозрением.
Прошли по тропинке за Строном, который хмуро посматривал то через плечо на беглецов, то в корзинку — там, кроме свертков из лопухов, лежала глиняная бутыль.
Долго шли, тысячи три шагов. Хотелось порасспросить Строна — что за колдун этот Шелтак, как тут вообще люди живут. Но слишком уж старик был недружелюбен.
Жилищем колдуна оказался шалаш, даже не мазанка. Старый и покосившийся, много лет ему. И пованивает.
На куче травы перед шалашом развалился старик. Седой, сморщенный, красноносый, одет в полотняную рубаху и штаны, но — ветхие, латаные, причем многие латки из тех же заячьих шкурок. Поднялся, посмотрел мутным взглядом на Строна:
— Принес? Давай, — голос сиплый, как у пьяницы.
Пьяница и есть: первым делом схватил бутыль и вытянул пробку. Глянул внутрь, потом удивленно — на Строна. Наверное, тот до сих пор не приносил полную бутыль, не мог сдержаться.
Колдун отхлебнул, поморщился:
— Та же бражка!
— А нет больше ничего! — оправдывался Строн. — Мед только есть, так он вовсе кислый.
— Так спросили бы, чтоб Хидух привез чего получше! Нет больше ничего… Или принес бы тогда побольше.
— Куда тебе больше, и так три бутыли в день!
— А это вот сколько хочу, столько выпиваю! Возьму, и не буду колдовать, как фоликсы придут! Куда вы тогда денетесь?
— Тогда они и тебя того…
— А я уйду отсюда! Вниз по реке уйду! И только себя самого защищать буду, а вас всех пусть фоликсы жрут! Так и передай всем.
— А где же ты бражку возьмешь?! Где?!
Колдун сник, вжал голову в плечи. Чего ему бояться: маленькие клены встречались повсюду, рощицами, если не упустить время да взяться, то можно на весь год сока запасти. Да и меда добыть можно. Конечно, посуда нужна — бочки, бутыли, — но трудно ли ее достать? Только из-за посуды колдун испугался? Наверное. И все равно зло выкрикнул:
— Найду где-нибудь бражку! Так и передай всем, что найду! Итесу особенно передай!
Строн тоже немного испугался:
— Чего так сразу — уйду, найду. Мы же про тебя печемся, ты и так по три бутыли бражки за день приговариваешь, куда больше.
Шелтак остыл совсем, пробормотал:
— Ладно.
— Так я ничего передавать не буду тогда? — заискивающе тянул Строн, пятясь. Похоже, он не фоликсов загадочных боялся, а потерять медяшку — плату за то, что еду Шелтаку носит. Еще, если колдун и вправду уйдет, могут сказать, что Строн виноват — непочтителен был, разозлил колдуна. Так и ушел Строн, пятясь.
Шелтак развернул лопух — внутри был кусок жареной утятины, — отпил из бутыли, крякнул, заел. Реса и Леск как будто не замечал.
